Начальник связи схватился за голову. Не буквально, конечно, а внутри себя. Наружной частью головы только «есть» сказал. Из-за легендарной трусости генерала столько линий заново тянуть! И до полевых радиостанций на побережье теперь не достучаться. Твою ж мать, вояка хренов… Но не пришлось. Внутри блиндажа появились люди, в корне ситуацию изменившие.

Сначала раздался стук сапог, с которых стряхивали снег. Толстая дверь отворилась, и в клубах пара с мороза шагнул высокий кавалерист.

— Генерал-лейтенант фон Врангель из Ставки Главнокомандующего, — весело представился вошедший.

Хан и без того узнал его. Вспомнил нарочитое пренебрежение в коридорах Военного министерства. Более того, наглец посмел опустить обращение «ваше высокопревосходительство», сунул в руки пакет и заявил:

— Засиделись в тепле у печек? Довольно, господа, готовимся к наступлению.

Приготовленные слова «извольте обратиться по форме» застряли в глотке командующего. Наступление? Врага в пять раз больше! Да еще флот! Тут и штабные офицеры вытаращились.

— Знакомьтесь, господа. Начальник «железной дивизии» генерал-майор Антон Иванович Деникин, — барон легким поклоном указал на своего спутника, круглолицего и краснощекого, у которого борода и усы торчали короткими одинаковыми стрелками. — Он принимает под командование части, занимающие оборону к востоку. Оставшимся велено совершить рейд для уничтожения германских войск на западном направлении. Вызывайте начальников дивизий и корпусов, разберем диспозицию. А я пока разденусь… Устраивайтесь, Антон Иванович.

— По какому праву… — Хан Нахичеванский сумел наконец вставить хоть что-то в словопоток пришельца, однако собственный голос плохо слушался от возмущения. — По какому праву вы раскомандовались в моем штабе?

— Плохо слышите? Я сказал — прибыл с приказом из Ставки. Пакет вручил. Мало? — Врангель повесил шинель, одернул китель и шагнул к толстяку: — Готовьте наступление. Или снова собрались труса праздновать, как в сентябре? Не выйдет!

Поведение генерал-лейтенанта было немыслимым, выходило за всякие рамки приличий. В армии запрещено младшего по званию унижать перед его подчиненными, а тут старшего так оскорбить!

— Не забывайте, здесь не ваш личный штаб, а Русской Императорской Армии. Стало быть, хозяин тут один — Государь, а в пакете его воля записана, — не унимался барон. — Собирайте начальников. Или арестую к чертям собачьим за отказ от исполнения императорского приказа.

— Объявите сбор, — проскрежетал Хан Нахичеванский, свекольно-красный. — А с вами, барон, я чуть позже разберусь.

— Всегда к вашим услугам. Предлагаю в первый же день мира стреляться, с пяти шагов. — Наглый барон, не растерявший хамские манеры конногвардейского ротмистра, обернулся к офицерам: — Кто начальник разведки? Пока собираются, потрудитесь доложить обстановку по вашим данным.

— Слушаюсь!

«Похоже, полковник рад, что я опозорил Хана, — подумал про себя Врангель. — И остальные тоже. Стало быть, выродок всем тут поперек горла».

Вопреки опасениям генерала, броненосцы не начали артподготовку. Пока разворачивалась «железная дивизия» Деникина, а это за час не делается, на западной германской стороне тем же занимались немцы. Готовились проходы, части скучивались. Для обороны такое построение не гоже, но у кайзеровских командующих и тени мысли не мелькало, что русские вздумают напасть. Их слишком мало, и это настораживает. Императорская армия давно отмобилизована и куда больше восточной германской группировки, ибо главные кайзеровские соединения по-прежнему на Западном фронте, тщетно пытаясь совладать с французами и британцами. Что задумали хитрые азиаты?

Ответ находился примерно в тридцати милях к северу от устья Вислы. Туда над замерзшей Балтикой не летали аэропланы и не пробивали дорогу ледоколы. Единственный уклонившийся в ту сторону «Фоккер» куда-то пропал. Если бы его пилот рассказал об увиденном, планы кайзеровских стратегов изрядно бы изменились. А так, в счастливом неведении, они ожидали деблокирования Восточной Пруссии.

Около трех часов ночи, темной и звездной, экипажи германских броненосцев услышали стрекот авиационного мотора. Вахтенные забеспокоились, начав обшаривать биноклями черное небо, надеясь увидеть, где звездные блестки скроются за тушей дирижабля. Аэропланы-то по ночам не летают.

Звук усилился, стал слышен в огромных башнях главного калибра, где канониры готовились перемешать русские позиции с мерзлой землей на глубину в двадцать миль. Он слишком быстро смещался. Так что наверху не дирижабль, а безумный аэропланный пилот.

Тарахтенье удалилось к побережью, у которого горели костры, и снова поплыло к броненосцам. Что может одинокий невидимый аэроплан против трех огромных линкоров?

Он смог их осветить.

Через несколько минут, пока рукотворные светляки на парашютах планировали к эскадре, а вредоносный ночной летун сбрасывал новые, раздался гул. Люди не поверили ушам. Русские могут быть настолько безумны, чтобы послать одиночку на смерть. Но соединенный вой десятка или двух машин в темноте казался чем-то мистическим. И ничем хорошим массовое самоубийство азиатских дикарей обернуться не могло.

— Прожекторы! — скомандовал вахтенный офицер, но приказ корветтен-капитана несколько запоздал.

Вокруг линкоров тонкий лед. Почти пресная вода Южной Балтики, разбавленная от впадения Вислы, Преголи и других рек, замерзает быстро, однако недавно поработал ледокол, окалывая корпуса дредноутов: корабли должны иметь оперативную свободу перемещения. В эту тонкую ледяную пленку полетели торпеды.

Орудия малого калибра затявкали вразнобой, большей частью бестолково. Кроме варварской атаки на полузатопленный «Ойген», авиация не воевала еще против кораблей. Соответственно, опыта не было у зенитчиков, как, впрочем, и у летчиков. Два аэроплана столкнулись и упали в пламени у борта флагмана.

Налет завершился столь же быстро, как и начался. Унесся разведчик, бомбивший эскадру светильниками, — в нем пропала нужда. Броненосцы озарились пожарами.

Вторая атака совершилась через какую-то пару часов, до рассвета. Возможно, нападавших осталось меньше, они наверняка понесли потери. Но урон получился чудовищный. Русские сбрасывали фугасные бомбы, легко пробивавшие палубный настил толщиной менее дюйма и звучно рвавшиеся внизу, среди машин и трюмных механизмов, в опасной близости от складированных снарядов и пороховых зарядов. Флагман принял критически много воды, погружаясь кормой и бортом, капитан приказал оставить корабль. На двух других продолжали бороться за живучесть, тушили пожары, заводили пластырь, откачивали тонны трюмной воды, когда с севера донесся приглушенный грохот.

Он повлек не меньшие неприятности, нежели авиаудар. В серой рассветной дымке показались силуэты двух ледоколов, за которыми проступили совсем не мирные корабли. На линкоре «Кронпринц» развернулась башня главного калибра, плюнув залпом по темным мишеням. В ответ заговорили двенадцать стволов русского дредноута, германским морякам пришлось срочно бежать к шлюпкам. На третьем броненосце решили не испытывать судьбу.