— Давай за броню! — толкает нас с Гусем Погода. Гусь высунул руку с камерой из-за бэтээра и пытается снимать вспышки со стороны руин. Потом переводит камеру на разведчиков, скучившихся за бэтээрами и расстреливающих стены домов из автоматов.

— Карась, — орет Степан Димке Карасеву, у которого за спиной висит гранатомет, — долбани по уродам!

Карасев покопошился с РПГ, выдохнул, выскочил из-за брони, встал, широко расставив ноги, пытаясь прицелиться раньше, чем в него попадут летящие из руин пули. Уши заложило от выстрела, а через секунду в руинах ухнуло.

— Нормально, сразу вдогонку еще раз! — командует Степан.

После второго выстрела из гранатомета стрельба со стороны руин стихла. Степан убедился, что никого не зацепило, перекинулся парой фраз со старлеем, старшим поста, и группа пошла в руины на зачистку. Я попросил Пашку выключить камеру на время: светящийся в «ночниках» зеленый нимб от режима ночной съемки может нас выдать. Да и нет большой необходимости снимать еще одну «проходку» разведчиков. Картинка та же самая, а зрителю, запивающему пивом бутерброды перед теликом, наплевать, где конкретно она снята. Договорились включать камеру по ситуации.

Центральный рынок, откуда шел обстрел и куда сейчас направляются «Ночные призраки», считается одним из самых гиблых мест в Грозном, осиным гнездом боевиков. Сюда даже днем подразделения федеральных войск не заходят без крайней необходимости. Среди многочисленных руин, окружающих рынок, боевикам легко укрываться. Днем здесь торгуют чеченцы, которым некуда с этой войны податься. Продают самое необходимое: еду и предметы гигиены. Но можно заказать и обмундирование. Конечно, и оружие из-под полы можно купить. Между первой и второй войнами, когда Чечня жила «автономно» от России, на рынке открыто торговали оружием и рабами. Здесь можно было купить пленного российского солдатика или любого похищенного с целью выкупа или продажи человека. Торговля людьми процветала на Кавказе с начала девяностых и так или иначе присутствовала даже в советские времена. Большой спрос на живой товар есть и сейчас. И хотя продают невольников не так открыто, по сути, ничего не изменилось. Собственно, об этом мы сейчас и снимаем один из документальных фильмов.

Зашедших на рынок по неопытности или глупости российских солдат нередко убивают. Кто боевик, а кто простой торговец — не отличишь. Часто человек бывает и тем и другим. Ударят ножом солдата или пристрелят в толпе — и готово! Частенько снайперы постреливают из примыкающих вплотную к рынку руин. А бывает, чеченцы солдат в плен уведут, в зиндан посадят, рабами сделают. Или во дворе своем головы отрежут — кровную месть совершат за погибших на войне родственников. Некоторые даже торгуют пленными специально для продажи на кровную месть, как баранами. Их покупают те, кто хочет отомстить комфортно и без риска. Словом, центральный рынок — гиблое место. Когда федералы делают здесь зачистку, то окружают рынок со всех сторон, расставив на крышах руин своих снайперов и подогнав «Уралы» для задержанных. В них увозят всех подозрительных. Как-то днем, в одну из прошлых командировок, мы писали на центральном рынке стендап под прикрытием чеченского ОМОНа. Это было признано коллегами как высшее проявление пижонства и безрассудства.

«Призраки» тенями скользят по пустой площади, пытаясь укрываться за редкими стволами голых деревьев. Главное — добраться незамеченными до разрушенных домов. Теперь даже шепот запрещен. Боевики где-то совсем рядом. Луна снова скрылась за облаками, и снег повалил сильнее. Это хорошо, так нас труднее разглядеть. Наконец группа вошла в руины. Разведчики окончательно слились с ночью и снегом, я вижу только Зулу, который идет рядом с нами, и иногда Степана, то появляющегося, то исчезающего чуть впереди. Мы оказались рядом со зданием, из которого стреляли боевики. Степан отправил двоих разведчиков внутрь проверить. Остальные растворились в темноте, заняв оборону. Боевики оставили нам «подарки». Разведчики сняли две растяжки с гранатами, и мы с несколькими бойцами вошли в помещение. Похоже, раньше здесь был магазин. Степан включил фонарь, прикрывая его рукой. Пошарил тусклым лучом по стенам, испещренным пулями. В углу, возле развороченного оконного проема, темнеет что-то бесформенное. От пятна идет пар и широкие темные разводы. Подойдя ближе, мы увидели человеческие кишки. Видимо, принадлежали они кому-то из стрелявших по блокпосту. Судя по всему, погибших было двое: стена напротив окна была также забрызгана кровью и слизью от внутренностей, а рядом валялись клочья одежды. Ясно, что боевики унесли трупы с собой. Все время, что мы были внутри здания, никто не проронил ни слова. Степан знаками дал понять, что пора двигаться дальше.

Теперь группа не идет, а почти ползет. Низко пригнувшись, разведчики медленно движутся от стены к стене. Я снова потерял из виду всех, кроме Гуся и Зулы, которому, судя по всему, Степан поручил быть рядом с нами. Через какое-то время понимаю, что мы рядом с площадью центрального рынка, в одном из мертвых дворов. Возможно, до войны здесь было уютно. Чернеющие огромными дырами стены домов описывают полукруг, в центре которого когда-то был разбит небольшой палисадник. Падающий крупными хлопьями снег напомнил о приближающемся Новом годе. Стало грустно и тревожно.

Неожиданно прямо перед нами вырос Степан с поднятой вверх рукой, сжатой в кулак. Мы замерли. Тут же откуда-то из снега возник Стас. Теперь, в своем заснеженном снайперском обмундировании, он похож на Деда Мороза с посохом. Только его посох — снайперская винтовка. Стас чем-то встревожен и жестами общается со Степаном. Также внезапно, абсолютно бесшумно, прямо из черноты перед нами появился Погода, напугав нас с Гусем. В то же мгновение мы отчетливо услышали совсем рядом, метрах в десяти от нас, чеченскую речь. Все замерли. Прислушавшись, я понял, что говорят из-за угла стены, возле которой мы стоим. Судя по приглушенным голосам, боевиков человек пять и еще несколько голосов раздаются чуть дальше, ближе к рыночной площади. Мне вдруг подумалось — а сколько их вообще может быть тут ночью в подвалах руин? И под ложечкой в очередной раз противно засосало. Вновь промелькнула мысль — какого… я тут делаю? Ночью, в центре Грозного, на центральном рынке, когда в нескольких метрах за стеной слышится гортанный говор боевиков. Разведчиков — всего шесть человек. Сколько боевиков — никто не знает. Степан знаками что-то нервно обсуждает со Стасом, Погодой и Зулой. Со стороны они походят на группу глухонемых. Опустившись на корточки, я осторожно выглянул из-за угла. Внутри все похолодело. Теперь видно даже силуэты боевиков. Кажется, я смог бы дотронуться до ближайшего из них рукой. Сердце бешено колотится. Только бы они не услышали его стука! Что предпримет Степан? Решит напасть на них? Но что потом? Я стал лихорадочно думать — что делать, если начнется стрельба и мы с Гусем отобьемся от группы? Что, если затеряемся в этих руинах? Я вспомнил кишки убитого боевика и то, что журналистов часто называют стервятниками. Стервятники питаются падалью. Нам приходится снимать много смертей и нам платят за это деньги. Аварии, катастрофы, войны… Чем больше масштаб трагедии, тем ценнее репортерский материал. И многие из нас сознательно идут на риск, понимая, что настоящий рейтинговый материал нередко делается на чьей-то крови. Но часто и сами стервятники попадают в ловушки и становятся добычей. Именно так я сейчас себя и ощущаю — попавшим в ловушку собственных амбиций стервятником.