– Спасибо, сэр.

– И моей.

– Да, сэр.

Он прошел вперед и поднялся на крыльцо дома № 2, а я, стоя у закрытой двери, чувствовал себя так же, как когда-то в отрочестве в доме моего дяди-священника, готовясь выступить в велосипедных соревнованиях среди мальчиков-певчих, чей голос еще не начал ломаться к первому воскресенью января, – взволнованным, но полным решимости победить.

Пока я бегло повторял про себя анекдот, который собирался рассказать для затравки, дверь отворилась. Передо мной стояла горничная, и можете себя представить, как я обрадовался, признав в ней бывшую горничную тети Далии, работавшую в доме во время моего прошлого визита; читатели-ветераны помнят, как мы судачили с ней о коте Огастусе и его манере спать все дни напролет вместо того, чтобы шнырять по дому в поисках мышей.

Увидев знакомое лицо, я приободрился. Мой боевой дух, начавший было угасать с уходом Дживса, теперь получил сильное подкрепление и приблизился к норме. Я чувствовал, что даже если господин, к которому я пришел, спустит меня с лестницы, знакомая горничная проводит меня до дверей и скажет в утешение, что испытания посылаются нам для того, чтобы отвратить нас от всего суетного.

– Привет! – сказал я.

– Доброе утро, сэр.

– Вот мы и снова встретились.

– Да, сэр.

– Вы меня помните?

– Конечно, сэр.

– И вы не забыли Огастуса?

– Нет, сэр.

– Он все такой же соня. Сегодня утром мы завтракали вместе. Он бодрствовал из последних сил, пока расправлялся с порцией селедки, потом погрузился в безмятежный сон на краю кровати, свесив голову вниз. Значит, вы махнули рукой на свою карьеру у тети Далии. Очень жаль. Мы все будем скучать по вас. Вам здесь нравится?

– О да, сэр.

– Вот и отлично. А теперь к делу. Я пришел к вашему хозяину по одному важному вопросу. Что он за человек? Не слишком вспыльчивый? Надеюсь, не бросается на посетителей?

– Это не джентльмен, сэр, а леди. Миссис Мак-Коркадейл.

Эта новость значительно умерила мою эйфорию. Я рассчитывал, что, рассказав заготовленный анекдот, с налету завоюю симпатию слушателя и избегу таким образом неловкости первых минут, когда жертва насильственного посещения смотрит на вас в упор, как будто спрашивая, чему она обязана чести вашего визита, а теперь выяснялось, что анекдот мой останется нерассказанным. Я слышал эту пикантную историю от Китекэта Поттера-Перебрайта в «Клубе шалопаев»; ее духовная родина – курительная комната лондонского клуба или мужская уборная американского поезда, и никакими купюрами ее нельзя адаптировать для дамского слуха, в особенности для слуха дам, которым впору руководить комитетами по охране нравственности.

Поэтому горничная проводила в гостиную несколько обескураженного Бертрама Вустера, и вид хозяйки дома, которая предстала передо мной, ничуть не прибавил мне бодрости. Я бы отнес миссис Мак-Коркадейл к разряду мрачных женщин. Вероятно, она уступала в мрачности моей тете Агате, чего и следовало ожидать, но, безусловно, была того же поля ягода, что Иаиль, жена Хеверова[18], и некая дама, которая вязала, сидя под гильотиной, во время Французской революции. У нее был крючковатый нос, тонкие, плотно сжатые губы, а ее глазами можно было раскалывать бревна в тиковых лесах Борнео. Оценивая ее, как говорится, в общем и целом, оставалось только подивиться бесстрашию мистера Мак-Коркадейла, взявшего ее в жены, – очевидно, этого человека ничем нельзя было запугать.

Но я пришел сюда с намерением быть веселым и добродушным, и от своего намерения отступаться не собирался. Актеры говорят, что, если вы перевозбуждены и нервная система у вас не так свежа, как у новорожденного, необходимо сделать глубокий вдох. Я сделал их три и сразу почувствовал себя гораздо лучше.

– С добрым утром, с добрым утром, с добрым утром, – проговорил я. – С добрым утром, – подчеркнул я лишний раз, потому что считал, что моя вежливость не должна иметь пределов.

– С добрым утром, – ответила она, и это могло означать, что пока мои дела обстоят неплохо. Но я покривил бы душой перед читателями, если бы сказал, что в ее голосе послышалась сердечность. У меня создалось впечатление, что мой облик поразил ее в чувствительное место. Очевидно, эта женщина была согласна со Сподом в вопросе о том, как сделать Англию страной героев.

Лишившись подспорья в виде заготовленного анекдота и стоя под ее взглядом, проходящим сквозь меня, как доза слабительного, и подтачивающим мое и без того хрупкое самообладание, я, наверно, затруднился бы продолжить разговор, но, к счастью, я был начинен полезными сведениями, которые так и просились на язык. Вчера вечером, когда мы курили после ужина, Медяк разъяснил мне, что именно он и его команда намерены делать, придя к власти. Они собирались, по его словам, сократить до минимума налоги, выправить нашу внешнюю политику, в два раза увеличить экспорт, сделать так, чтобы у каждого было по два автомобиля в гараже и по две курицы на обед, и обеспечить фунту приток свежей крови, в котором он так давно нуждается. Мы с ним сошлись во мнениях, что это великолепная программа, и я не видел причин, почему бы и мымре Мак-Коркадейл не согласиться с такой оценкой. Поэтому я первым делом спросил ее, имеет ли она право голоса, и она ответила: «Конечно», – и я сказал, что это прекрасно, потому что иначе мои доводы пропали бы втуне.

– По моему глубокому убеждению, это просто замечательно, что во время выборов каждая женщина имеет голос, – продолжал я с жаром, и она ответила, как мне показалось, довольно ехидно, что мое одобрение ее радует.

– Когда вы будете его, если так можно выразиться, подавать, горячо вам рекомендую подать его за Медяка Уиншипа, – сказал я.

– На чем основана ваша рекомендация?

Задав этот вопрос, она дала мне прекрасную возможность начать заготовленную речь. Преподнесла, можно сказать, на блюдечке. Я молниеносно пустился в рассуждения и разрекламировал программу Медяка, упомянув о налогах, внешней политике, экспорте, машинах в гараже, курицах на обед и первой помощи бедному старику фунту, но был потрясен полным отсутствием заинтересованности с ее стороны. Ни одной новой складки не появилось на суровом каменистом плато ее лица. Она была похожа на тетю Агату, которая выслушивает оправдания мальчишки Вустера, разбившего крикетным мячом окно гостиной.

Я решил нажать на нее – в смысле прижать к стенке.

– Неужели вы не хотите, чтобы сократились налоги?

– Хочу.

– И чтобы наша внешняя политика пошла в гору?

– Разумеется.

– А экспорт увеличился в два раза, и фунт подбросило вверх? Не сомневаюсь, что хотите. В таком случае голосуйте за Медяка Уиншипа – кандидата, который, стоя у кормила власти, поведет Англию к процветанию и счастью и воскресит славную эпоху королевы Елизаветы.