Гуров говорил так зло и убедительно, что у Байкова начали дрожать руки. Он со страхом смотрел на Гурова, в записку, перечитывал, шевеля губами, словно малограмотный, снова смотрел в отчужденное лицо сыщика, наконец собрался с силами и прошептал:

– Выручите Дашу, я ничего не знаю.

– Что ты бормочешь? Дочку отдайте, а ты не в курсе дел. Прекрасно. Вот господа хорошие позвонят, ты сам с ними и договаривайся. Я был старшим опером-важняком, тогда меня такие дела касались. Сегодня я начальник службы безопасности фирмы «Стоик».

– У сотрудника фирмы похитили ребенка! – завизжал Байков.

– Станислав, у тебя валерьянка имеется?

– Валидол, – Крячко полез в карман.

– Дай ему, а то помрет, нам контрагенты не поверят и девчонку не отдадут. Она им и не нужна, не отдадут для перестраховки, начнут меня шантажировать. Мол, ты, волчара, фраера расколол и убрал за ненадобностью, теперь в нас вцепишься. Чтобы ты особо не дергался, мы невинное дитя у себя подержим. Как излагаю, понятно?

Крячко дал Байкову таблетку, взглянул на друга с неприязнью, осуждающе покачал головой.

– Прекрати, ты видишь, человек… – Крячко закашлялся. – Действительно добьешь, и карты лягут, как предсказываешь.

– Ты еще слюни распустил. – Голос Гурова слегка помягчел. – Пошли вы все… чистоплюи! Я лучше выпью. – Он начал звенеть посудой, но пить не стал, опустился в кресло, вытянул ноги, закрыл глаза. Лицо сыщика блестело от пота, под глазами залегла чернь.

Юрий Петрович Еланчук прослужил свыше двадцати лет в КГБ. Трудился и за рубежом, и на родных землях, во время реорганизаций его передвигали с места на место, пока не уволили на пенсию. Он был среднего роста, тонок в кости, имел изящные черты лица, карие, почти черные глаза, опушенные длинными ресницами. Разговаривал он всегда тихо, не курил, не пил, изъяснялся только на чистом русском языке, к тому же был незаурядно умен, всегда имел собственную точку зрения, которую никому не навязывал, но и не скрывал, и приходится лишь удивляться, каким образом такому человеку удалось продержаться на службе столь долго в структуре жесткой, где ценятся качества, диаметрально противоположные тем, коими обладал Юрий Петрович. Его можно было принять за артиста, художника, преподавателя изящных искусств в конце концов, только не за кэгэбэшника. Подчеркивая свои природные данные, Еланчук и одевался соответственно, хотя и со вкусом, но достаточно экстравагантно: замшевые, вельветовые, бархатные пиджаки, вместо галстука повязывал платки, носил узкие франтоватые усики, стригся у своего мастера, таким образом, был всегда элегантен, ухожен, благоухал дорогим одеколоном, ко всему прочему делал маникюр. Можно такого держать в учреждении, основанном «железным» Феликсом? Пусть умница, блестящий агентурист, на трех языках говорит в совершенстве, что с того? Не свой он, за версту видно. Терпели, сколько могли, чуткие кадровики раз пять выставляли его за штат, но всегда находился сумасброд-генерал, который начинал бубнить про талант, индивидуализм, честность и прочую ерунду.

Два года назад такого генерала на месте не оказалось, и полковник Еланчук очутился за тяжелыми дверями без удостоверения и с выходным пособием в кармане. Из-за своей скитальческой жизни он и женился поздно, и к моменту увольнения его очаровательным дочкам-двойняшкам исполнилось лишь по восемь лет. Жена Еланчука преподавала английский язык в школе, зарплата – без слез не взглянешь. Пенсия, которую ему назначили, вначале казалась солидной, но худела с такой быстротой, что через полгода превратилась в дистрофика. В связи с особенностями своей натуры Еланчук влиятельных друзей или приятелей в коммерческих сферах не имел, бывшие коллеги, ныне перекрасившиеся и преуспевающие, его не любили, в общем, помощи человеку ждать было неоткуда. Вскоре вопрос, как поддерживать жизнь семьи на привычном уровне, встал достаточно остро. Тут и состоялась «случайная» встреча отставного полковника с человеком неизвестной национальности, который встретил его у дома, назвался Отаром, предложил поужинать и обсудить некоторые вопросы, которые, возможно, покажутся господину Еланчуку интересными. Тот согласился, чтобы не казаться совсем диким, выпил рюмку сухого вина, поддерживая беседу о политической и экономической неразберихе, выяснил, что Отар знает о нем, бывшем полковнике СБ, довольно много, и с любопытством ждал развязки. «Что вербуют, понятно, – рассуждал он, – но не свои и не зарубежные службы, так как подготовка велась столь поспешно и топорно, как ни одна спецслужба работать не станет».

Когда Отар, изрядно выпив, начал нести уже полную чепуху, Еланчуку надоело, и он спросил:

– Кого вы представляете и что вам конкретно от меня нужно?

– Я представляю деньги, значит, силу, которая занимается коммерцией. Нам нужны ваши опыт и знания. Платим мы хорошо, – ответил напыщенным тоном Отар и не нашел ничего лучшего, как выложить на стол плотный конверт. – Наша визитная карточка, примите, решайте.

Еланчук давно заметил двух мужчин, сидевших на некотором отдалении, и перехватил взгляд, которым они обменялись с Отаром. «При таком шуме они записать наш разговор не могут», – решил отставник, накрывая тарелкой «визитку» Отара, затем изящно наклонился через стол, вынул из внутреннего кармана «вербовщика» портативный магнитофон, небрежно опустил в свой карман и ответил:

– Я не коллекционирую визитные карточки незнакомых людей, – и отодвинул тарелку. – Признаться, вы меня разочаровали. Дайте мне ваш телефон, возможно, я позвоню.

– Вы только взгляните, – Отар растерялся и враз протрезвел. – Возьмите, откажетесь – мы без претензий.

– Телефон. – Еланчук поднялся.

– Пожалуйста… Записывайте.

– Ну? – Всякому терпению приходит конец, в голосе Еланчука звучало раздражение.

Отар продиктовал телефон, бывший контрразведчик кивнул, поправил на шее платок, направился к выходу. У столика, за которым сидели сотоварищи «вербовщика», Еланчук чуть замедлил шаг, взял лежавшую на белоснежной скатерти зажигалку-фотоаппарат и молча вышел из ресторана.

– Да никогда в жизни! – сказал он вслух, садясь в машину.

Можно быть умницей, академиком, высочайшим профессионалом, а в нашей жизни разбираться скверно.

Он терпеливо ходил по длинным коридорам некогда родного учреждения, стучался во многие двери, не моргнув глазом, выслушивал оскорбительные замечания в свой адрес. Кончилось тем, что ему отказали в пропуске, пояснив, что это распоряжение Первого лица Большого дома.

В России всегда и во всем хотели быть первыми и лучшими. Есть сферы, где мы безусловные аутсайдеры, есть, где мы отстаем, но выглядим достойно, существуют даже такие области, где нас признают равными, мало, но такие области есть. Но в одном вопросе мы сегодня, безусловно, впереди всего цивилизованного и нецивилизованного мира. Ни в одной стране мира не умеют так быстро расставаться со своими лучшими специалистами, не способны в одну минуту из самых честных и преданных друзей сделать идейных и принципиальных противников.