Дверь скрипнула и захлопнулась за волхвом.

– И в радости и в горе… – недовольно пробурчал Йошт. – Тоже мне, кровничек.

– Ну чего ты все время злишься и зубоскалишь? Между прочим, это ты мою лодку хотел угнать. Забыл?

– Да вернул бы я тебе эту лодку…

– Это как же? По течению пустил бы обратно?

– Мне бы за караваном поспеть. Я тогда по реке быстро бы их нагнал… а теперь что же? И все из-за тебя, дружок-кровничек.

– Вот те раз! – Белокурый паренек выпрямился, подбоченился. – Выходит, Борята еще и виноват остался!

– Да ну тебя… – отмахнулся Йошт.

Сын кузнеца стоит, переминается с ноги на ногу, видно, хочет помочь выздороветь новоиспеченному другу, ну хотя бы подбодрить, но рыжеволосый юнец отвернулся к стене, молчит.

– Ладно, пойду я, и так сбежал, а отец, наверное, уже с полей возвернулся, – вздыхает Борята, щупает рваную у ворота рубаху. – Ох, и попадет мне за подранную рубаху.

Новенькие онучи бойко простучали по половицам, скрипнула дверь.

Йошт, кряхтя, привстал на локтях. В открытое окошко волхвовской избы увидел, как стоит Борята, опустив голову, рядом брат что-то говорит, горячо жестикулирует, вышел отец Боряты, лицо суровое, на всю правую щеку большой шрам от ожога, недовольно покачивает головой. Борята достает из-за пазухи нанизанные на ивовые прутья толстые рыбы, робко протягивает отцу, он лишь обреченно махнул рукой, развернулся и исчез в избе. Борята вздыхает, брат наградил затрещиной.

Дальше Йошту смотреть не хотелось, он бухнулся на кровать, вдыхает, в который раз сожалея об упущенном по глупости караване и своих вещах: отцовский нож с костяной ручкой, которую украшают черты и резы. А еще рубаха из овечьей шерсти, расписанная красными солнцами. Отец перед самым походом наставлял беречь и надевать только в дни праздников, говорил – рубаха не простая, а оберег семейный. Жена умоляла надеть под кольчугу как исподнюю, но отец был непреклонен, сказал, как отрезал – детям она будет нужнее.

– Эх, жаль тятькиных подарков, – сокрушенно пробормотал Йошт.

Местный кузнец Вакора с прищуром рассматривает еще теплую заготовку. Взгляд медленно скользит по кромке, мозолистые пальцы спускаются от кончика до рукояти по кровотоку. Кузнец недовольно цокнул, бросил неудавшийся клинок в тигель. Железо бухнулось на раскаленные угли, разметало искры в разные стороны, внутри зло зашипело. Борята отпрянул от очага, сноп искр больно ужалил руку.

– Ну, чего стоишь? – рявкнул на сына кузнец. – На мехи налегай!

Борята не стал дожидаться отцовской затрещины, с готовностью подскочил к мехам, руки наваливаются на потертые до блеска ручки, на плечах и шее вздулись жилы. В тигле грозно зашумело, пламя вырывается наружу, угли щелкают как орехи, заготовка мгновенно раскалилась, белое каление неровно пробежало по клинку.

– Да не так сильно! Плавно, плавно налегай, бездарь! Сожжешь металл!

Борята надул щеки, как индюк, давит на мехи не так сильно, считает про себя – раз, и два, и три, и… вроде так учил отец? Но пламя не слушается – рвется наружу, несколько углей как нарочно выпрыгнули из очага, с шипением бухнулись на вытоптанный грунт.

Вакора сплюнул себе под ноги, грубо оттолкнул Бора от мехов.

– И в кого ты такой?.. – процедил он сквозь зубы. – Сколько учу, а дела не знаешь, в глаза людям уж стыдно смотреть! Будто и не мой сын вовсе!

Неумеха-сын поймал лютый взгляд отца, в его глазах зловеще пляшет пламя, Борята съежился – огромный ожог на пол-лица налился кровью. Говорят, это отметина самого Сварога – Бога-творца, властителя Небесной Кузни. И как в это не поверить, ведь изделиям Вакора нет равных в округе…

Борята виновато опустил голову, глядит исподлобья на отцовские руки. Мехи ровным гудением отзываются на его движения, языки пламени послушно спрятались в очаге, лишь раскалились угли. Будущий клинок занялся ровным алым цветом.

«Я ж правильно делал, почему у меня так же не выходит? – с обидой подумал Бор. – Может, и вправду руки у меня не оттуда растут?..»

Заскрипела ограда, сонно затявкала соседская собака. Бор обернулся. В воротах стоит высокий человек в волчьей душегрейке мехом наружу, в поношенных кожаных штанах, на ногах растоптанные онучи, одна рука устроилась на рукояти кривого меча, другая заткнута за пояс.

– Здрав будь, кузнец! – громко поприветствовал он и шагнул вперед. Вакора медленно повернулся, недовольно окинул взглядом незваного гостя. Рука по-прежнему сжимает ручку мехов, те размеренно сопят, дышат в очаг.

– И вам мир, – медленно кивнул кузнец, не отрывая взгляда от незнакомца. – С чем пожаловали?

Через ограду ловко перемахнул еще один, голый торс бугрится ровными кубиками мышц, солнце блестит на бритой голове, на ременной петле грозно покачивается секира, из онучи торчит засапожный нож.

– С миром, батя, с миром, – излишне доброжелательно бросил он. Борята в его голосе почувствовал издевку, отступил на шаг.

В это же мгновение через жердь забора перемахнул еще один детина – ростом ниже первых двух, но в плечах шире. Голый по пояс, лишь поверх накинут испещренный латками потертый плащ, за спиной болтается двуручник, на левой груди огромные рубцы – будто медвежья лапа прошлась, – лицо суровое. Он вперился взглядом в Бора, рифленые желваки заходили ходуном.

– Смотри, не этот? – пробасил коренастый в плаще.

Лысый окинул взглядом Боряту с ног до головы.

– Что-то он в плечах широковат, да и башка белая, как пучок соломы, а тот худой и рыжий вроде бы…

– Точно?

– Кажися, да…

Борята насупился – кто такие, кого ищут? Он коротко посмотрел на отца. Вакора оставил мехи, выпрямился, широкая грудь играет мышцами.

– Так чего вам нужно? – спросил кузнец, в мощном голосе послышались стальные нотки.

Человек в кожаной душегрейке шагнул к нему:

– Ты, кузнец, мечи делаешь, копья, стрелы справляешь?

– И мечи делаю, и стрелы, и топоры…

– Продай пару клинков, – предложил пришелец, а сам косится на Боряту. – Цену хорошую дадим…

– Нету на продажу.

Молодчик в душегрейке ухмыльнулся, ткнул пальцем в сторону близстоящей пристройки, там лежит скрученное в несколько слоев холщовое полотно, из него торчит дюжина рукоятей.

– А это что же? – с издевкой в голосе вопрошает незнакомец, Борята приметил – рука не отпускает меча, сжимает сильнее.

– Это княжий заказ – а на продажу нету!

Лысый уверенно зашагал к лежащей на земле тряпице с княжьим заказом.

– Будет тебе, кузнец, – процедил парень в волчьей душегрейке. – Говорю, цену дадим хорошую, а не захочешь – так отдашь!