– Ну, прости. Я же не знал, что мне поручат убийство расследовать.

– И когда же ты вернешься? Или и спрашивать бессмысленно?

– А Бог его знает. Я должен заехать за сержантом Бийлом. Надо еще парочку людей повидать, которые в Маддингтоне на танцах были. Особенно того парня, Барри Тэйлора, – ему придется кое-что нам объяснить, В зависимости оттого, что он скажет, мне может понадобиться снова заехать к мужу.

– Это доставит тебе такое удовольствие, верно? Если заставишь его кровавым потом облиться. Ты ведь поэтому и в полицейские пошел – тебе нравится, что люди тебя боятся, не так, что ли?

– Ну, знаешь, это так же глупо, как заявить, что ты пошла в медсестры, потому что обожаешь горшки выносить.

Он бросился в кресло и прикрыл глаза, отдаваясь во власть дремы. Снова увидел перепуганную физиономию того парня, почувствовал запах пота. Но парень прекрасно выдержал первый допрос. Адвокат, который на нем присутствовал, больше мешал, чем помогал клиенту, которого видел впервые в жизни, и недвусмысленно давал понять, что вообще предпочел бы его никогда больше не видеть. Парень твердо придерживался своей версии, что они, мол, поссорились на танцах и он рано ушел. Что она не вернулась домой к часу ночи. Что он отправился ее искать и прошел по дороге и через меловое поле. Домой вернулся примерно через полчаса. Он никого не видел и не подходил ни к меловому карьеру, ни к брошенной машине.

Версия была отличная: простая, без лишних подробностей и, возможно, правдивая во всем, кроме одной важной детали. Но, если им повезет, заключение экспертов о ее крови и о пятне на его рукаве, крохотные остатки песчаной почвы и пыли из машины на его ботинках, будет готово к пятнице. Если Лорример останется в Лаборатории допоздна – а так оно обычно и бывает, – анализ крови можно будет получить уже завтра. Вот тогда-то и возникнут подробности, несоответствия и в конце концов истина.

Морин спросила:

– Кто еще был на месте убийства?

Она даже не сочла за труд спросить о чем-то, подумал Дойл. Это уже кое-что. Он ответил сонно:

– Лорример, кто же еще? Этот никогда не упустит такой возможности. Не доверяет. По-моему, просто он считает, что никто из нас не знает своего дела. Ну и, как обычно, имели полчаса простоя – ждали, пока док Керрисон подъедет. Лорример прямо с ума сходил от злости. Он сделал все, что полагается на месте убийства; ну, во всяком случае, все, что можно сделать, и должен теперь свой зад морозить вместе со всеми, поджидая, пока этот гений патанатомии прибудет с полицейским эскортом и сообщит нам новость, что-то, что мы сочли трупом, действительно – вот сюрприз, так сюрприз! – является трупом и мы можем спокойно увозить мертвое тело.

– Ну, судебный патанатом делает не только это.

– Конечно. Но на месте преступления – не так уж много. Его работа начинается потом. – И Дойл добавил: – Извини, я не мог позвонить. Я пытался, но у тебя было занято.

– Думаю, я как раз с папой разговаривала. Его предложение остается в силе: ты получишь место ответственного за безопасность в его Организации. Но долго он ждать не сможет. Если ты не решишь до конца месяца, он даст объявление в газеты.

«О Господи, неужели опять? Только не это!» – подумал он.

– Хорошо бы твой папочка не говорил об Организации. А то семейная корпорация начинает выглядеть, как мафия какая-нибудь. Если б речь шла о мафии, я, может, и соблазнился бы. Но у папочки всего-то три задрипанных дешевых магазина, продающих задрипанные дешевые костюмы задрипанным идиотам, которые не могут отличить приличное сукно от паршивого, даже если им это сукно под самый нос сунут. Может, я и подумал бы о том, чтобы войти в дело, если б милый папочка уже не взял в содиректоры старшего братца, который ждет не дождется его место занять, и если бы он не дал мне ясно понять, что терпит меня исключительно потому, что я твой муж. Но пусть меня черт заберет, если я соглашусь бездельничать там, как какой-нибудь сраный дежурный администратор, и следить, чтобы какой-нибудь бродяга подштанники не спер, хоть мне и присвоят почетное звание ответственного за безопасность. Я остаюсь на своем месте.

– Ну да, ведь тут у тебя такие полезные связи. Интересно, что она имеет в виду? Он был очень осторожен и никогда ничего ей не говорил. Но ведь она вовсе не дура. Могла и догадаться.

– Ведь тут у меня – моя работа, – сказал он. – Ты ведь знала, на что шла, когда согласилась за меня выйти.

Но ведь на самом деле никто этого знать не может, подумал он. Никогда.

– Не жди, что застанешь меня здесь, когда вернешься. Это была хорошо и давно знакомая угроза. Он ответил небрежно:

– Как угодно. Но если ты надеялась на машине проехаться, оставь надежду. Я забираю «кортину» – у «рено» сцепление барахлит. Так что, если собираешься сбежать к мамочке, не дожидаясь завтрашнего утра, звони папуле – пусть отвезет, или такси возьми.

Морин снова говорила что-то, но ее голос, капризный и настойчивый, доносился откуда-то издалека, слова стали неразборчивыми, превратившись в бессмысленные наплывы звуков, словно волны, бьющие в мозг. Два часа. Если она его и не станет будить, он все равно проснется точно, минута в минуту. Веки его сомкнулись. Он спал.

В восемь сорок пять утра в вестибюле Лаборатории Хоггата было очень спокойно и тихо. Бренда нередко думала, что именно эта часть рабочего дня нравится ей больше всего. Это было время, когда сотрудники еще не явились на свои места, занятия в Лаборатории еще по-настоящему не начались, и они с инспектором Блейклоком могли работать в пустом зале, тихом и торжественном, словно храм, подготавливая папки из плотной бумаги для регистрации новых дел, поступающих в течение дня, заново упаковывая вещественные доказательства, за которыми должны приехать полицейские. Они еще раз сверяли подготовленные для суда заключения, чтобы убедиться, что исследование проведено полностью, что ни одна необходимая деталь не упущена. Как только Бренда приходила сюда, она облачалась в белый халат и тотчас же начинала чувствовать себя иначе: она больше не была молоденькой, не уверенной в себе девушкой, она становилась человеком с профессией, чуть ли не женщиной-ученым, признанным сотрудником Лаборатории. Потом она шла в глубь дома, на кухню, приготовить чай. После того как облачение в белый халат придавало ей столько достоинства, эта домашняя обязанность на некоторое время спускала ее с небес на землю, да и чаю ей, после недавнего завтрака, не хотелось. Но инспектор Блейклок, ежедневно приезжавший на машине из Или, охотно выпивал чашечку и она с ним с удовольствием готовила чай для него.

– Самое оно для служивого, – неизменно приговаривал он, снова и снова поднося кружку к увлажнившимся губам и жадно глотая обжигающий напиток, словно горло у него выложено асбестом. – Ну и хорош у тебя чаек, Бренда, ничего не скажешь.