- Да прикидывается она, - отмахивается Толик.

Признаться, у меня такая же мысль промелькнула, но если Яра играет, то слишком правдоподобно. Я за ней несколько дней наблюдал – не прокололась.

- Ушиб мозга тоже имитирует? Я историю болезни видел, - парирую я. – И врач не рискнет мне лгать.

- Слушай, ты из органов ушел и детективное агентство открыл, чтобы быть дальше от всего этого дерьма. И опять влез в него по колено, - отчитывает меня Кузнецов.

- Пока что не влез, - откидываюсь на спинку стула, и тот скрипит жалобно.

- Судя по твоему настрою, вопрос времени. Как будто я тебя не узнал за годы службы.

Толик делает глоток чая и резко выплевывает, поперхнувшись. Потому что в этот момент распахивается дверь соседнего кабинета – и оттуда пулями вылетают мальчики с криками:

- Папа Мороз!

Марья Тимофеевна едва успевает за ними. Запыхавшаяся, о косяк двери опирается.

- Так, кому говорю, не мешать взрослым! Они тут работают, в отличие от вас, бездельников малолетних, - строго отчитывает пацанов, а я жестом ее останавливаю.

- Все нормально. Спасибо, - улыбаюсь ей, а потом сурово смотрю на Колю и Митю.

Воспитывать их надо, а меня каждый раз рядом с ними на смех пробивает. Как быть серьезным, когда стоят перед тобой два шалопая, с ноги на ногу переминаются. Свитера у них задраны, волосы взъерошены.

Домовята, а не дети.

И лица шоколадом перепачканы…

Стоп!

- Марья Тимофеевна, сладкое ведь нельзя, - киваю на сияющего Митю. Посмотрю, как он радоваться будет, когда его стошнит, о чем Яра предупреждала. Черт, огорчится она, если узнает.

- За ними разве уследишь? Организованная бандитская группировка, - беззлобно жалуется Марья Тимофеевна. – Пока старшой меня отвлекал, малой конфетами напихался. В карманы еще набрал.

- Та-ак, - выдыхаю я и поднимаюсь из-за стола. Но пацаны ни капли меня не боятся.

- Бг'осай лаботу, Папа Мог'оз, - хнычет Митя. – Домой охота.

- Здесь скучно, - ноет Коля. - Мы устали.

И смотрят оба так умоляюще, что сдаюсь без боя. Позорно капитулирую.

- Идите одевайтесь, - рукой взмахиваю в сторону коридора.

Но прежде чем уйти, мальчишки подбегают ко мне и… обнимают. Неловко похлопываю их по плечам. Жду, пока лимит их внезапной нежности исчерпает себя. Усмехаюсь неопределенно, не зная, как на подобное реагировать, и подталкиваю их к выходу.

Внезапно поникшие, они плетутся прочь, понурив головы. Я должен бы вздохнуть с облегчением, что избавился от липучек, но вместо этого холодно и пусто становится. А ведь рано или поздно нам расстаться придется. Не следует привязываться друг к другу.

Они - чужая семья…

- Ого, папой тебя уже зовут? – отвлекает меня Толик.

- Папой Морозом. По фамилии. Это не одно и то же, - защищаюсь я, а он качает головой скептически. – Долго объяснять, - выдыхаю, не в силах в сотый раз доказывать, что я не верблюд. То есть не папа.

- А кольцо обручальное на кой напялил? – бросает взгляд на мою руку, которую тут же сжимаю в кулак.

- Считай, что следственный эксперимент. А теперь не снимается, застряло, - говорю чистейшую правду.

После того, как я в больнице спектакль перед Ярой разыгрывал, так и не смог «окову» эту с пальца стянуть. Размер не мой. Так сюда и приехал. Не знаю, как теперь вообще от кольца избавиться. Зато убедился в очередной раз, что у девчонки амнезия.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​- А-а-а, я по-онял, - повышает голос Толик, а я хмурюсь, не ожидая ничего хорошего от его дедукции. – Решил ему через бабу отомстить?

- Какая она тебе баба! – рявкаю совершенно не то, что собирался. – И что за бред…

Мой яростный рык тонет в грохоте и звоне бьющегося стекла. Подскакиваю на месте и, не задумываясь, мчусь в коридор.

Что там пацаны натворили? Только бы не поранились и не сломали себе ничего. Мне Яре как потом объяснять, почему не досмотрел? Доверила же…

- Игрушки! Советские! – возмущенно охает Марья Тимофеевна. – Вот сорванцы!

Старый Новый год

Ярослава

Морозный воздух пронзает нос мелкими острыми иголками и проникает в легкие, охлаждая меня изнутри. Несмотря ни на что, делаю еще один вдох, вбирая свежесть полной грудью. После больничных запахов, пропитавших всю меня, я получаю настоящее наслаждение от такого, на первый взгляд, пустяка.

Но в следующий миг чувствую легкое головокружение. Покачнувшись, протягиваю руку к обледеневшим перилам, чтобы опереться. Но вместо этого мою кисть обхватывает мужская горячая ладонь. Вторая тут же ложится на поясницу, и мне кажется, что ее жар я чувствую даже через толстую ткань пуховика.

- Плохо? Вернемся? – голос позади меня звучит обеспокоенно и заботливо.

Мне безумно нравится такая ипостась Никиты. Настолько, что хочется повернуться и обнять его. Но я знаю, что настроение моего непредсказуемого мужа может смениться на сто восемьдесят градусов. И он превратится в ледяного тролля.

Поэтому сдерживаю свой порыв нерастраченной нежности. Замираю, растворяясь в крепких, но осторожных объятиях.

- Нет, я в порядке, - вру я, опасаясь, что Никита отправит меня обратно в палату. – С непривычки чуть не поскользнулась, - и опускаю взгляд на вычищенный от снега и льда бетон, к тому же, еще и песком присыпанный. Здесь не скользко, как и на протяжении всей дорожки, что ведет от больницы к воротам.

Умелая ложь явно не моя сильная сторона. Или я забыла, как это делать? Оглядываюсь, читая эмоции на лице мужа, но оно остается непроницаемым. Никита изучает меня пристально, будто размышляет, как поступить со мной.

Лихорадочно вздыхаю, выпуская клубок пара изо рта. Стоит мне совершить малейшую оплошность, как меня сразу запрут в давящих стенах больницы. Муж и так до последнего не хотел брать на себя такую ответственность – и «похищать» меня домой, хоть врач на праздники дал негласное добро.

Пытаюсь убедить Никиту, что все хорошо, и спасти ситуацию своей искренней улыбкой. Мне не нужно притворяться, ведь она сама вспыхивает, когда рядом он. Жаль, что часто остается без ответа.