руках между ладонью и локтем. Но эти усилия оказались тщетными. С подмогой монотонно постукивающих колес и безмерной усталости забытье повалило ее на обе лопатки.

Снился ей сон. Продолжение другого, виденного когда-то в прошлом. Командарм крепко держал ее за руки, не отпускал. Экстравагантный дежурный по вокзалу схватил за ноги и тянул в противоположную сторону. Да так сильно, что свело мышцы на шее и спине. Ей стало тяжело дышать. Сон был коротким, а пробуждение настолько быстрым, что она не только не успела забыть только что привиденное, но и почувствовала, как в память возвращаются сцены, явившиеся ей в другом сне когда-то раньше.

Поезд стоял в степи в душной стрекочущей безлунной черной тишине. Составной дух перегара, пота, давно не мытой грязи и относительно свежей мочи не удивил, а зловеще предостерег: «Между тобой и ими нет барьеров. Ты на той стороне, где защитить тебя некому и нечему. Чудо спасения не сотворится, если ты не найдешь его в себе». Гнусная Тройка тесно окружала ее, осторожно перемещалась к двери, переступая через спящие на полу тела. Вожак держал ее на руках и еще две пары рук сжимали ее, лишая всякой свободы движения. Каждый из похитителей покачивался в своей собственной сивушной шаткости, но вместе они порождали некоторое пародийное сходство с устойчивостью.

То ли один из похитителей зацепился за тело на полу или же ночной кошмар вырвался из глубины легких одного из попутчиков смесью мата и проклятий. Это освободило Дашу на короткий промежуток от дополнительных лап, дало отдушину движениям, но руки Вожака по-прежнему неотступно стискивали ее. Одна из дюжин нитей, протянутых между нею и спящими, начала отчаянно дергаться, взывая к помощи, но через две секунды замерла, то ли оборвавшись, то ли запутавшись.

Теплушка продолжала тревожно спать, похрапывая, посвистывая, под бормотание, случайные выкрики и неразличимый шепот.

Даша наблюдала обитателей вагона в моменты менее драматичные. Рассчитывать на помощь из этого источника нелепо. Даже при наличии желающих, перед ними вырастала неодолимая стена полного цикла преображения. Пробудиться. Разглядеть во тьме и осознать происходящее. Набраться решимости встрять между нею и злотворцами.

То, что происходило вокруг, было знакомо по многократно прокрученным кадрам страшных мыслей последних дней и парализующих ужасов бессонных ночей. Ей даже почудилось, что это определенно когда-то уже случалось – все, что необходимо сейчас, вспомнить окончание страшной до мороза в крови сцены и действовать сообразно. Спасение не различимо в темноте. Оно затаилось в тишине грозной тихой ночи и существовало как комбинация ранее продуманных действий, готово провозгласить себя в надвигающиеся секунды.

Для выбора антидота надо знать яд. Их план проявлялся в ее мозгу громадными черными пятнами с бледными, слабыми разводами белых, которые и существовали лишь для того, чтобы усилить эффект черных. Они бесшумно выволокут ее из вагона подальше в степь, где ее зов о помощи сможет разбудить разве только голодных варанов. Подонкам даже не понадобится приглушать ее крик. Напротив, он только добавит удовлетворение к их больному примитивному животному дегенератизму.

Вожак передаст ее корешам, заранее выпрыгнувшим из вагона. Вот этот момент, когда Переодень Лицо и Желтый Клык выпрыгнут и чтобы взобраться назад в вагон им понадобится время, должен стать началом ее спасения, которое все еще не обрело окончательного содержания. Ключ – не упустить момент. Если замешкаться лишь на мгновение, вожак без малейших сомнений выбросит ее из вагона на железнодорожную насыпь. Даже если она будет вся поломана и разбита, это не сделает их ожидания менее привлекательными.

Но почему Вожак уверен, что она не начнет кричать прямо сейчас? Или он (как и она) полагал, что помогать просто некому, или что тройка со своей ношей успеет укрыться в темной степи до того, как люди пробудятся от тяжелого потного душного летнего сна?

Ответ не замедлил прошептаться.

– Видишь это? – Вожак показал ей сапожный нож в левой руке, в которую упиралась ее спина.

Она видела этот нож, раньше в его руках. Похожий был у отца.

Тонкое металлическое полотно в четыре сантиметра шириной с одной стороны обернуто толстой кожей, чтобы удобно было удерживать в руках. С противоположной стороны – обрезано под углом в сорок пять градусов и остро заточено на срезе. Перед употреблением отец неизменно правил его, используя толстый солдатский ремень, обмазанный какой-то, очевидно важной для заправки зеленкой.

Ей было лет семь, когда отец показал ей этот нож и предупредил, чтобы никогда она не прикасалась к нему. Спустя секунду переспросил «Тебе все еще любопытно?» – «Нет». Он проигнорировал ответ. «Покажи ладонь». Она протянула руку, но как только поняла, что сейчас произойдет, отдернула назад. Поздно. Ее маленькая ладонь в тисках громадной железной руки отца. Он приставил нож острым углом с двойной заточкой по ширине и в толщину, слегка коснулся им центра ее ладони. И начал медленно вдавливать его в ее руку. Паника исказила ее лицо. Если ничего не остановит отца, то он проткнет ножом ей ладонь. Она в ужасе взглянула в его глаза и увидела в них ожидание. «Я никогда не прикоснусь к этому ножу. Я клянусь», в отчаянии закричала она. – «Очень хорошо». Он отложил нож и обнял ее.

Два раза за всю жизнь она нарушила это обещание. Первый раз, когда ей было одиннадцать, Роме семь. Отец дал ей в руки нож. «Пришло твое время научить Рому не прикасаться к этому ножу». – «Почему я? Ты научил меня. Почему ты не хочешь научить его сам? Кроме того, я дала слово не прикасаться к ножу». «Потому что у тебя нет старшей сестры – у Ромы есть. И еще… нет на свете такого обещания или клятвы, которую не можешь нарушить для безопасности брата».

Позже, второй раз, когда ей было семнадцать.

Острие ножа с двойной заточкой направлено в глаз, а лезвие разделяло левую грудь на две почти равные части.

– Тебе понравится, у-у-х как тебе понравится, будешь умолять о добавке, – прошипел ей в ухо Вожак.

Его голос и руки чуть дрожали – одно неосторожное движение в темноте над телами спящих на грязных досках вагона или даже просто дрожание, выскользнувшее из-под контроля, и она может остаться без глаза или половины груди.

Душная зыбкая темнота продолжала прятать в себе малознакомых, ненадежных, ни о чем не ведающих участников безумной сцены, а пространство внутри, незанятое разумным планом избавления от приближающейся трагедии, быстро заполнялось паникой и отчаянием. Уже несуществующий план продолжал разваливаться на глазах. Вместо двух подонков только Переодень Лицо сполз на животе через раствор двери,