Наш баркас шёл плохо.

Море лупило ледяными кулаками о борт и раскачивало палубу. На каждую крохотую волну жалкое судёнышко взбиралось неохотно и с явным облегчением плюхалось о тёмную гладь, чтобы в следующую секунду сделать очередной героический рывок.

От морской качки завтрак стоял у меня в горле, но наружу, к счастью, не просился. Я полулежала в трюме, натягивая на нос задубевший от соли плед. Вытянуться в полный рост мешали огромные тюки с провизией, ящики с оружием и запечатанные бочки. Казалось, они распирали нутро трюмной каюты и заставляли баркас натужно стонать от боли. Несчастный рыболовный корабль не был приспособлен для перевозки грузов, поэтому его жалобный деревянный вой заглушал даже громкий плеск волн.

«Хрррррр», — новый крен развернул судёнышко влево, и меня, как тряпичную куклу, метнуло на вязанку курток и ватников. Я вцепилась в неё колючим репейником, и посильнее стиснула зубы.

— Погода не способствует морским прогулкам, — голос с палубы ворвался вместе с порывом ветра и брызгами пены. — Но мы скоро прибудем. До острова Гриффорд три часа пути, не больше.

Я сощурилась от тусклого света и приложила ладонь к глазам. Тёмный силуэт загораживал почти весь проход, пах морем и едва уловимо — терпкой пряностью.

От сладкого запаха тошнота всё же дала о себе знать. Тяжело вздохнув, я откинула старое покрывало и села. Потёрла глаза.

Со вчерашнего дня поспать так и не удалось.

После встречи с Джером я вернулась в свою комнату, намереваясь хорошенько отдохнуть перед поездкой. Но вместо этого долго ворочалась в постели, раздумывала о трудной жизни квертиндцев и своей собственной. «Неужели я так никогда и не стану счастливой? Может, ментор прав, и такая свобода, которая требует борьбы, только гнетёт и портит благополучие?» — без конца вертелось в мыслях. В качестве последней попытки уснуть сунула голову под подушку, но и это не спасло. Мешало всё — звёздный свет из окна, мерное сопение соседок, слишком холодная постель, вмиг показавшаяся неуютной. К утру сон так и не пришёл, поэтому я плюнула на попытки провалиться в забытие и из академии вышла рано — ещё до песни Сирены. Знакомое «Как сладок сна конец…» настигло меня уже в приюте, полностью собранную и готовую к поездке.

— Мы очень вовремя отбыли, как раз до отлива, — Демиург присел напротив и протянул мне исходящую паром кружку. — Так что трудностей в пути не возникло. Если любишь морские пейзажи, можешь подняться на палубу. Отсюда открываются восхитительные виды на архипелаг. Мы как раз подплываем.

Я обхватила обеими руками горячий напиток, понюхала. Чихнула, потёрла заледеневший кончик носа, но всё-таки прохрипела в ответ:

— Не люблю.

Первый же глоток приятно согрел внутренности и протолкнул тошнотворный ком в желудок.

Между помятых боков металлической чашки плавало несколько ягод шиповника и листья мяты. Удивительная простота для того, кого невозможно было представить без роскоши в каждой мелочи. Но сегодня признать в господине Демиурге создателя Ордена Крона было невозможно: напротив сидел совершенно обычный мужичок в рваной рыбацкой одежде и натянутой на лоб шапке. Небритый, с обветренным лицом и обкусанными как у меня губами. Даже глаза одинакового цвета — мутно-коричневого.

— На берег я с тобой не сойду, — начал инструкцию ненастоящий рыбак. — Там тебя встретит Татовский. Он проводит к лагерю и обеспечит безопасность.

Говорил тоже по-иному — коротко, отрывисто, по делу. Да и вообще выглядел недовольным, угрюмым. Словно не одобрял грядущей встречи. Или брезговал.

— Мне может что-то угрожать? — я оторвалась от питья и глянула из-под растрёпанных волос.

Судно снова бросило в сторону, и мы оба припали на бок. Кружка булькнула и обдала горячими ароматными каплями, но на дне ещё осталось немного чая. Поймав равновесие, я вылила остатки в горло и притулила посуду на какой-то из ящиков.

— Лагерь охраняется не хуже приюта Ордена, так что вряд ли, — Демиург всё-таки взмахнул пальцами по своей изящной привычке. Без единого перстня этот жест смотрелся по-дурацки. — К тому же, тебя защитит твоя фамилия. Дочь Тезарии Горст уже стала символом сопротивления, а после твоего явления в лагерь армии весть разнесётся во все уголки Квертинда.

Он замолчал, разглядывая свои ногти.

— И это привлечет в Орден новых людей для будущей войны, — продолжила я вместо него предсказывать очевидные последствия. — Подарит квертиндцам надежду на победу и веру в лучшее, свободное будущее. Всё, как вы и говорили. Так?

— Всё так, — согласился Демиург, но радости по этому поводу не явил. — Свободный Квертинд. Новые правила.

— Свободные квертиндцы, — невольно поправила я, вспомнив вчерашний вечер. Поймала удивлённый взгляд своего собеседника и спешно оправдалась: — То есть… Конечно, Орден хочет вернуть Крона в королевство, пытается остановить разрушение и проклятие. Но ведь ещё мы сражаемся за людей, правда? За тех, кого иверийские принуждения привели к нищете и лишениям. Эта война ведь нужна им, господин Демиург? Она изменит жизнь квертиндцев к лучшему? Сделает их счастливее?

Шквал вопросов прозвучало слишком наивно, но мне хотелось услышать подтверждение тому, что я всё делаю правильно. Что Джер ошибался, когда говорил о том, что квертиндцы не хотят свободы. Только не ценой войны.

Господин Демиург посмотрел странно, но улыбнулся. Почему-то стало легче, хотя настроение этого владельца театров меня обычно не тревожило.

— Всё верно, Юна, — непонятно чему развеселился мужчина. — Мне нравится образ твоих мыслей. Сражаться за квертиндцев, а не за Квертинд! Звучит, как новый лозунг, — он внимательно осмотрел меня и приказал: — Повернись.

— Зачем? — сразу же ощетинилась я, но всё же развернулась к нему спиной.

Ловкие пальцы причесали волосы, натянули до лёгкой боли и принялись заплетать толстую косу.

— Знак соединения должно быть хорошо видно издалека, — пояснил Демиург, перевязывая своё творение грязным шнурком. — Старайся вытягивать шею. Шагай смело, будто за тобой уже идёт многотысячная армия. Смотри прямо, но без вызова. И помни, что меня не существует для всех этих людей. На вопросы о господине Демиурге отвечай уклончиво, не подтверждая и не развеивая свою связь с создателем.

— Вы так говорите, будто мы любовники, — развернулась я, но наткнулась на совершенно серьёзный взгляд.

— Позволь квертиндцам создавать свои сказки, — он поднялся и подал мне руку. — А сказки про любовь они любят больше всего.

Я угрюмо уставилась на мужскую ладонь, всерьёз раздумывая над тем, не укусить ли её. Так сказать, в приступе любовной страсти. Но баркас начал замедлять свой ход, и я всё-таки поднялась, держась за пузатые бочки. Вгляделась в дверной проём, где замаячили фигуры ещё двух рыбаков — судя по пошлым ухмылкам — вполне настоящих.