Как мои соседи, я хочу увидеть       облик дивной птицы, синеперой птицы, пестроперой птицы,       бабочки из злата, мир Уэшоцинко стерегущих, над срединой озера летая. В лучезарных водах озера смешались изумруд и злато; проплывает с криком        селезень прекрасный: на волне колышась, он хвостом сияет. Я тоскую сердцем далеко´-далёко        от родного дома. Но дана судьба мне — петь и мои песни        украшать цветами. На цветы гляжу я, сорванные мною, и пьянеет сердце: где бы ни бродил я,        в нем тоска и слезы. Изумруд — для взора, благовонье        для души — ты, песня. Только б в моих пальцах лепестки не вяли. Вы, цветы и песни, точно ожерелья        из камней ценнейших. Будем веселиться, други! Ведь не вечно        на земле мы живы. Плачу: одинокий в тайный край уйду я, и цветы оставлю, и покину друга. Радуйся, покуда жив и слышишь песню:       для тебя пою я. Об одном лишь плачу я, певец: не будет       в доме солнца песен. Не для звуков дивных и цветов прекрасных       ты, обитель мертвых. Там они вовеки не переплетутся, Даже знатным, други, не забрать с собою украшений, песен и своих отличий. ПЕСНЯ СИРОТСТВА

Перевод М. Самаева

Ничто не в силах утешить сердце. Как жить на свете? В отчизне песен родились предки для жизни новой. Пока страдаю я на земле,       там, в жизни новой, их собирает ли в тесный круг       веселье празднеств? Не знаю — песню мне пробуждать       и возносить ли? Здесь нет их больше. Здесь нет их больше, где барабаны. Покинут всеми, один в тумане лежать я буду. А сердце спросит: одна земля        дана нам, смертным, для пребыванья? И лишь страданья переносить        познавшим в жизни одни печали? Где разыскать мне и где нарвать       цветов душистых? Я сорван буду подобно им.       Сюда вернусь ли? Иль, вновь посеян, в отца и мать       опять войду я своею плотью? И как початок я зазернюсь и сладкосочным       плодом созрею? А слезы льются: одни мы,       нас осиротили. Как путь найду я в отчизну мертвых? В страну забвенья, куда сойдут       все друг за другом? Там, по преданьям, опять живут.       Но правда ль это, — увы, не знаю. Возможно, это обман души? В свои лари навеки прячет нас жизнедатель. Смогу ли встретить своих родных       в краю туманном? Впериться взором в отца и мать,       их поприветить и даже песню от них услышать,       услышать слово, какого здесь мне так не хватает? Как безутешно здесь сироте и одиноко.