Такое развитие событий стало победой тех людей, которые видели будущее израильского государства прежде всего в сильной армии и спецслужбах, а не в дипломатии. Эта победа была закреплена и распределением государственной недвижимости: дома немцев-темплеров, которые занимал политический отдел МИДа, передали «Моссаду». Это стало и личной победой Иссера Хареля[105]. Будучи главой Шин Бет, он был назначен еще и руководителем «Моссада», что сделало его одним из самых могущественных – и секретных – деятелей на начальном этапе современной истории государства Израиль.

С тех пор израильская внешняя политика и курс страны в области безопасности определялись перетягиванием каната между Тель-Авивом – где располагались командование вооруженными силами, штаб-квартиры спецслужб и Министерство обороны и где Бен-Гурион проводил бо́льшую часть времени – и Иерусалимом, в котором находилось Министерство иностранных дел, разместившееся в блочных домиках. И всегда верх одерживал Тель-Авив.

Бен-Гурион старался напрямую контролировать все эти ведомства[106]. «Моссад» и Шин Бет подчинялись ему как премьер-министру, а военная разведка находилась в его поле зрения, потому что он являлся еще и министром обороны. Это была огромная концентрация секретной и политической власти. С самого начала информация была официально закрыта для общественности. Бен-Гурион запрещал всем даже признавать, не говоря уж о том, чтобы раскрывать факт существования этой обширной сети государственных ведомств. На самом деле упоминание на публике названий Шин Бет или «Моссад» было запрещено до 1960-х годов. Поскольку их существование не признавалось, Бен-Гурион не позволял разрабатывать и юридическую основу для их деятельности. Не принималось никаких законов, которые определяли бы цели и задачи этих организаций, их роль, миссию, властные полномочия, бюджеты или взаимоотношения между собой.

Другими словами, с самого начала своего существования израильская разведка оставалась в царстве теней, которое как-то примыкало и в то же время было абсолютно независимо от демократических институтов страны. Деятельность спецслужб, большинство из которых (во всяком случае, Шин Бет и «Моссад») находились в прямом подчинении у премьер-министра, осуществлялась при отсутствии сколько-нибудь действенного контроля со стороны кнессета или другой внешней независимой структуры.

В этом царстве теней соображения «безопасности государства» использовались для оправдания многочисленных акций и операций, которые при ярком свете могли подвергаться уголовному преследованию и повлечь за собой длительные сроки тюремного заключения: постоянного наблюдения за гражданами в связи с их этническими или политическими связями; допросов, включавших в себя длительное задержание без судебных санкций; пыток; лжесвидетельств в суде или сокрытия правды от присяжных и судей.

Самыми вопиющими примерами таких деяний были «целевые» убийства. Израильским законодательством смертная казнь не предусмотрена[107], но Бен-Гурион обходил это обстоятельство, присвоив себе право отдавать приказы о внесудебных казнях.

Оправданием существования царства теней являлся тезис о том, что все, кроме абсолютной секретности, может привести к возникновению ситуаций, угрожающих самому существованию государства Израиль. От британской мандатной администрации Израиль унаследовал систему законов, которая включала в себя меры на случай чрезвычайного положения для поддержания порядка и пресечения массовых выступлений. Среди них было требование, чтобы все печатные и другие СМИ предоставляли любые материалы об армии или спецслужбах на рассмотрение военному цензору. Распоряжение о чрезвычайном положении до сих пор действует в законодательстве Израиля. Однако Бен-Гурион был достаточно хитер для того, чтобы бросить общественности кость, как бросают голодным собакам. Он постановил создать Комитет редакторов, в который вошли главные редакторы печатных СМИ, радио и телевидения. Время от времени сам Бен-Гурион или назначенное им лицо появлялись перед комитетом и делились с его членами жалкими крохами закрытой информации, одновременно поясняя, почему эта информация ни при каких условиях не может быть доведена до общественности. Редакторы были польщены и заинтригованы тем, что получали доступ к царству теней и его тайнам. В благодарность они накладывали на себя обязательства по самоцензуре, которые иногда превосходили даже те ограничения, которыми связывали их настоящие цензоры.

В июле 1952 года в Каирском государственном музее открылась выставка картин франко-германского художника Шарля Дюваля. Дюваль, высокий молодой человек с постоянно свисающей с губ сигаретой, переехал в Египет из Парижа два года тому назад, объявив, что «влюбился в землю Нила». Каирская пресса опубликовала несколько лестных статей о творчестве Дюваля, на которое, как считали критики, сильное влияние оказал Пикассо, и скоро молодой художник стал завсегдатаем высшего света. Министр культуры Египта посетил открытие выставки Дюваля и даже купил две его картины, которые потом отдал для демонстрации музею, где они провисели следующие 23 года.