поколение мира и любви! — улыбка стала еще шире. — Их пытаются выставить маргиналами — западные элиты хорошо умеют манипулировать общественным мнением — но я надеюсь, что среди ненавидящей войну молодежи найдется достаточно способных людей, которые рано или поздно взберутся достаточно высоко, чтобы раз и навсегда прекратить главный бизнес оружейных лоббистов — смерть. Очень жаль, что пока он идет слишком хорошо, — улыбка испарилась.

Ну что, здесь все — даже монтировать ничего не надо, справился идеально — можно идти на прессуху, сидеть на концерте и со спокойной душой ехать туда, где хорошо, спокойно и привычно — на Родину.

* * *

Стоя в коридоре вагона с улыбкой смотрел на проносящееся за окном заснеженное (успел выпасть, пока нас не было) Подмосковье, ощущая на душе покой (это уже давненько, с тех пор как границу СССР пересекли), а под ногами — Родину. Вот последнее чувство мне с каждым проведенным здесь днем нравится все больше и больше. Но есть и проблема, которую успели обсудить с Виталиной еще в ночь несколько ускоренного отбытия из Берлина — не захотел я в нашем посольстве ночевать, меня там теперь куча народа ненавидит. Не рыпнулись бы, само собой, но береженого бог бережет.

— Ты молодец, Сережа, план на поездку выполнил и перевыполнил, — похвалила меня девушка, когда поезд начал набирать ход.

— И это — огромная проблема, потому что прецедент, — вздохнул я. — Ткачёва «за бугор» слать можно, и он там как минимум не опозорится, а как максимум — поможет поймать военного преступника, а значит следующие «загранки» — всего лишь вопрос времени. А я не хочу. А надо. Лучше бы я публично обоссал Бранденбургские ворота!

— Жалей теперь до конца жизни! — рассмеялась Виталина.

— С другой стороны, из-за посольства мне по возвращении неминуемо придется идти на непростой разговор с товарищем Громыко, — продолжил я. — Как минимум — объясняться, как максимум — огребать по ушам.

С третьей стороны — пофигу, так-то чего за бугор не ездить, когда все спецслужбы на мою безопасность пашут?

Прибыли на Белорусский вокзал, покинули поезд, и я натурально офигел — площадь перед ним была забита народом. И каким народом — моей будущей опорой в виде школьников и студенчества. Мордахи красные — холодно же уже, а ждут они, походу, долго.

— Во вчерашнем «Времени» сказали во сколько ты приедешь, — пояснил встретивший нас на вокзале дядя Петя.

— Класс! — с совершенно искренней улыбкой одобрил я, и мы вышли к народу.

Как много шума! Но этот шум мне по душе — рады меня ребята видеть!

Забрался на ожидающую нас «Таблетку», милицейский капитан вручил мне мегафон.

— Здравствуйте, товарищи!

Переждал почти физически плотную волну ответных приветствий.

— Писатель и композитор Ткачев вернулся домой и готов работать дальше! — отчитался я.

Аплодисменты, свист.

— Вернулся не с пустыми руками, а со свежими анекдотами!

Народ оживился и затих.

Толкнув пяток на тему «русского, американца и немца», феерично закончил:

— А вы знали, что европейские страны и США готовят законопроект по отзыву своих граждан из Советских анекдотов?

Предупредив спутников, под греющий душу гогот толпы отдал мегафон капитану, спустился с машины и пошел в народ — жать руки, расписываться и немножко качаться на руках. Ну а как тут уйдешь?

После встречи съездили в больницу, маме показаться — вернулся, жив, здоров, орел! — и отправились в Министерство Иностранных дел — вызвали на ковер, как и предполагалось.

Что мы знаем об Андрее Андреевиче Громыко? Много, и в основном, если разобраться, хорошее. Из минусов — голосование за ввод Советского контингента в Афганистан. Последнего уже не будет — предупрежден, значит вооружен, да и я не дам так обосраться, а значит — министр Иностранных дел у нас хороший, годный, и лет ему всего шестьдесят, значит еще лет пять-десять просидит. Деда Юра уже пообещал мне немного помочь, в восьмидесятом году забрав с собой на почетную пенсию всех этих уважаемых, но неминуемо деградирующих банально от старости людей. «А не пора ли нам отдохнуть и дать дорогу молодым, товарищи? Как не хотите? Я чтоли хочу? А придется!».

Проигрывая эту сценку в голове, потерял контроль над физиономией (несовершенен человек), и в кабинет министра иностранных дел вошел с веселой улыбкой.

Громыко, не будь дурак, тут же ее отзеркалил, встав на ноги, чтобы пожать руки мне и Виталине. Кабинет — прямо бохатый, что, само собой, оправдывается частым присутствием здесь разного рода зарубежных гостей. Да и нет цели превратить госструктуры в демонстративных нищебродов, есть цель «небожителям» от земли не давать отрываться.

— Здравствуйте, Андрей Андреевич, — продублировал рукопожатие голосом и выложил на столь МИДовскую ксиву. — Согласно вашему поручению, инспекцию провел, выявив критически важную проблему.

— А нам теперь кадры перетасовывай, — вполне благодушно укорил он меня, убирая корочку в стол.

Выдается только в командировки потому что, толку мне с нее внутри СССР?

— Сработал грубо, я бы даже сказал — топорно, — начал я посыпать голову пеплом. — Но иначе пришлось бы проторчать в ГДР не меньше месяца, масштабируя методы уважаемого Антона Семеновича Макаренко на школу для посольских детей, ломая привитую нерадивыми родителями парадигму поведения, обнуляя авторитет последних и связывая детей «простолюдинов», — изобразил пальцами кавычки. — С детьми переродившихся упырей совместными активностями. Дети не виноваты — виноваты родители, и я прекрасно отдаю себе в этом отчет, Андрей Андреевич, поэтому взял на себя смелость за время пути набросать черновик методического пособия для работающих при посольских школах педагогов. Понимаю, как это выглядит со стороны — ребенок учит воспитывать детей, это же просто уморительно! Уверен, что в немалой части посольств между детьми, так сказать, «элитными» и обычными подобных печальных эксцессов не происходит, но даже десяток запущенных ребят — это страшный удар по нам всем. Мы уже получили оторванное от земли, выращенное за границей презирающих «быдло» поколение людей, и, если ничего не делать, дальше будет только хуже — проводя большую часть жизни за границей, человек от Родины неминуемо отдаляется. Ничего не поделаешь, физиология, но проблема глубже, чем кажется — каждое следующее поколение вырасших за рубежом детей связи с народом будет иметь все меньше и меньше, зато будет обрастать связями — как с коллегами, так и с аборигенами на местах. В итоге мы получим без пяти минут обособленную структуру — сиречь, основанную на профессиональной