На наш взгляд, такие авторы, как У. Бек, несколько преувеличивают устойчивость и равенство возможностей прежнего капитализма. Для работающих капиталистическое общество всегда было обществом риска. Так, известный англо-американский историк капитализма XIX века Эрик Хобсбаум пишет: «Если можно одним словом сформулировать, что определяло жизнь рабочего в XIX веке, этим словом будет “нестабильность”» [131, 308]. Относительная стабильность для западных рабочих наступила лишь в краткий период с 1950-х по 1980 год.

Особенно наглядно рост отчуждения становится виден с распространением с начала 1980-х по всему миру политики неолиберализма, причины и последствия которой анализирует англо-американский географ марксист Дэвид Харви. Согласно Д. Харви, сущность неолиберализма проявляется в вовлечении в рыночные отношения любых видов человеческой деятельности, в максимизации объема и частоты рыночных транзакций с помощью новых информационных технологий, в обеспечении на рынках развивающихся стран иностранным компаниям практически полной свободы ввоза и вывоза капитала и в сокращении социальных гарантий [128, 12–16].

Причины возникновения у правящей элиты интереса к такой политике именно в 1970–80-е годы Д. Харви связывает с перенакоплением капитала, ростом влияния социалистических движений, расколом среди левых на «государственников» и «антигосударственников», необходимостью обеспечить финансистам политические гарантии при дальнейшем размещении вывезенных из стран Ближнего Востока в США нефтедолларов [128, 23–27, 40–41, 60–62]. В ходе реализации неолиберальной политики меняются сами рынки труда: «Рынки труда становятся все более сегментированными, возникают различия по расовому, этническому, половому, религиозному принципу. Все это используется в ущерб наемным работникам… Атаки на трудовые ресурсы ведутся с двух сторон. Влияние профсоюзов и других трудовых организаций ограничено или нейтрализовано в рамках государства (если необходимо, то и с помощью насилия). Повышается мобильность рынка труда. Прекращение государственных социальных программ и обусловленные развитием технологий изменения в структуре занятости, оставляющие без работы значительные группы трудящихся, окончательно закрепляют доминирование капитала над трудовыми ресурсами… Ограничения в отношении иммиграции приводят к избытку рабочей силы. Этот барьер можно преодолеть только с помощью нелегальной иммиграции (что приводит к появлению рабочих ресурсов, которые эксплуатировать оказывается еще проще) или путем краткосрочных контрактов, которые позволяют, например, мексиканским рабочим работать в сельскохозяйственных компаниях Калифорнии» [128, 223–225].

Растущее отчуждение становится уделом и выигравших, и проигравших на рынке труда. Для последних неолиберализм не несет ничего, кроме бедности, голода, болезней и отчаяния [128, 246]. Те же, кто утвердился в рыночной системе, «…вынуждены существовать в качестве неотъемлемой части рынка и процесса накопления, а не как свободные существа» [128, 247]. Выход из сложившейся ситуации, согласно Д. Харви, заключается в объединении всех народных движений, в установлении народного контроля над государственным аппаратом и развитии демократии [128, 262–271].

Развитие постмодернистской концепции «общества риска» мы можем найти в работе видного британского социолога Зигмунда Баумана (в молодости – убежденного польского коммуниста, позднее – диссидента) «Индивидуализированное общество», написанной в самом конце прошлого века. Британский социолог считает, что новыми силами управления в современном мире становятся ощущение риска и разъединение людей [7, 15]. Важнейшим орудием формирования ощущения риска и ведущего к политической апатии социального разъединения стала угроза безработицы, нестабильность трудовой карьеры: «Согласно последним подсчетам, молодого американца или американку со средним уровнем образования в течение их трудовой жизни ожидают по меньшей мере одиннадцать перемен рабочих мест, и эти ожидания смены точек приложения своих способностей наверняка будут нарастать, прежде чем завершится трудовая жизнь нынешнего поколения. Лозунгом дня стала “гибкость”, что применительно к рынку труда означает конец трудовой деятельности в известном и привычном для нас виде, переход к работе по краткосрочным, сиюминутным контрактам либо вообще без таковых, к работе без всяких оговоренных гарантий, но лишь до “очередного уведомления”» [7, 29–30].

Такая неопределенность мало способствует взаимной лояльности и солидарности. В особо невыгодном положении оказываются «рутинные работники», слишком многочисленные и легко взаимозаменяемые [7, 31–35]. В будущем ситуация на рынке труда может стать еще неопределеннее: ссылаясь на немецких экономистов, З. Бауман пишет, что с ростом производительности труда общество «двух третей» может превратиться в общество «одной трети», то есть одной трети населения будет достаточно для производства всего необходимого, а остальные станут экономически бесполезными и социально излишними [7, 195]. В наши дни через СМИ постоянно вбрасывается мысль, что через 10–15 лет 60 % профессий исчезнут или будут заменены на новые. При этом обычно «забывают» добавить, что большинство новых рабочих мест будет связано с низкоквалифицированной и низкооплачиваемой работой в сфере услуг. Очевидно, что такие планы глобального изменения рынка труда, пусть даже они наполовину являются откровенной демагогией элиты, должны (с точки зрения разума, а не интересов элиты) стимулировать трудящихся и особенно молодежь искать способы смены способа производства на более рациональный, основанный на общественной собственности, планомерном изменении структуры профессий и создании такого профессионального образования, которое благодаря мощной теоретической и практической базе позволяло бы без возникновения безработицы и особых экономических, социальных и моральных потерь переходить от одной специализации к смежной ей другой, осваивать новые технологии и образы жизни. Но это и есть начало перехода к коммунизму.

Создание ситуации ненадежности на рынке труда, согласно З. Бауману, становится важнейшей частью политики наднационального капитала [7, 46]. При этом во всех своих бедах люди оказываются виноваты сами: «Если они заболевают, то только потому, что не были достаточно решительны и последовательны в соблюдении здорового образа жизни. Если они остаются безработными, то оттого, что не научились проходить собеседования, не очень-то старались найти работу или же, говоря проще и прямей, просто от нее уклоняются. Если они не уверены в перспективах карьеры или дергаются при любой мысли о своем будущем, то лишь потому, что не слишком склонны обзаводиться друзьями и влиятельными знакомыми или же не смогли научиться искусству самовыражения и производить впечатление на других людей. Так, во всяком случае, им говорят, и они, похоже, верят этому, всем своим поведением показывая, будто и на самом деле все именно так и обстоит» [7, 59]. Оборотной стороной индивидуализации становится неверие в эффективность коллективных действий, массовая аполитичность [7, 67]. Мещанин оказывается в сложной ситуации без выбора.

В новых условиях безработные из резервной армии труда, по З. Бауману, рискуют превратиться в вечных безработных [7, 93]. При этом отношение работающего общества к ним становится все более негативным, неприятие соседствует с завистью: «Если мы страдаем, то потому, что наша жизнь подвижна и неустойчива; однако неустойчивость – это последнее, на что люди, обреченные на нищету, начинают жаловаться. Они страдают от ничтожности своих шансов в мире, который бахвалится тем, что он предлагает беспрецедентные возможности всем и каждому; мы же пытаемся рассматривать отсутствие у них каких бы то ни было шансов как свободу от замучивших нас рисков» [7, 97]. Один только вид бедных держит остальных в состоянии страха и покорности [7, 147].