— Маша, здравствуйте. Мы там посмотрим книжки?

И, дождавшись едва заметного кивка, исчезли за стеллажами. Зашумели там, переговариваясь и смеясь.

— Ну так что? — шепотом повторил Василий. — Придете?

Маша враждебно взглянула на него. Быстро взяла с полки новинок две книги и вручила Василию.

— Так. Вот вам Роберт Рождественский, выдающийся поэт современности. Непременно ознакомьтесь. Все уже читали. А это проза — Валентин Распутин. Необходимо быть в курсе последних достижений советской литературы. Вы знаете, насколько это расширяет горизонты? Мне лично жаль американских тружеников, у которых еще нет возможности прочесть эти замечательные книги. И напоследок вам Грибоедов — «Горе от ума». Прочтите… А там посмотрим.

Ошеломленный Болото уставился на обложку с вытисненной надписью «Библиотека школьника».

— А «Горе от ума» — это не лишнее? — сделал он робкую, неубедительную попытку отвертеться хотя бы от Грибоедова.

— Нет, — безжалостно отрезала Маша, — в самый раз!

* * *

Если бы Маша была лучше осведомлена о происходящем, то, вероятно, вручила бы Василию не «Горе от ума», а «Ревизора». Потому что именно это произведение русской классики было, хотя бы в некоторых отношениях, сейчас наиболее актуально для Междуреченска.

— К нам едет ревизор.

— Как ревизор?

— Как — ревизор?

Да вот так, едет Алексей Николаевич Косыгин, председатель Совета Министров СССР… Едет лично разобраться, дать напутствие и оценить обстановку.

В некоторых, наиболее слабых умах это обстоятельство вызвало настоящую бурю.

К числу таковых в первую очередь принадлежал Василий Михеев — «освобожденный» заместитель секретаря партийной организации. Михеев был вскормлен комсомолом — однако не тем комсомолом, о котором советский поэт написал:

Нас водила молодость

В сабельный поход…

А совершенно другим — комсомолом функционеров и карьеристов. Если бы Дорошин читал Машиного любимого Дюма, то называл бы Михеева «серым кардиналом». К сожалению или к счастью, но Макар Степанович не обременял свой и без того отягощенный ум измышлениями французского романиста и потому называл Михеева коротко и просто — «сволочь».

Михеева ему навязали. В качестве «перспективного кадра». Чтобы Макар Степанович его воспитывал и передавал опыт партийной работы. На деле это означало, что Михееву надлежит следить за каждым шагом Дорошина, докладывать начальству наверх о каждом факте самоуправства местного парторга. Со временем, как предполагалось, Михеев займет кресло Дорошина и возьмет дело в свои руки. Со временем. Пока же еще это время не наступило.

«Вот ведь бодливой корове бог рогов не дал, — думал иной раз Макар Степанович, наблюдая за своим заместителем. — Ему бы лет на двадцать раньше родиться… неоценимый кадр бы вышел. Даже подумать жутко, что было бы, очутись Михеев в другой эпохе… когда все обстояло куда как жестче».

Даже в мыслях Макар Степанович боялся называть некоторые вещи своими именами.

Впрочем, пока Михеев оставался на подчиненной должности, управа на него имелась.

Входя утром в управление, Дорошин столкнулся со своим заместителем нос к носу. Тот явно поджидал парторга под дверью кабинета.

— Макар Степанович, слышали? — многозначительно вопросил Михеев.

Дорошин с досадой посмотрел на него. Рослый, мясистый мужчина, хорошо кормленный, но с мягкими, «никчемными» руками… Такого бы на буровую — пусть бы потрудился, пользу поприносил… «На освобожденной основе». Формулировочка. Освобождают таких бугаев от любого производительного труда — и для чего? Для руководства идеологическим процессом! С ума сойти. Лучше бы занялись наконец капитальным строительством жилья для нефтяников, то-то идеологический уровень и сознательность трудящихся сразу бы подскочили. А если наладить подвоз свежих овощей и фруктов — так и вообще…

— О чем я должен был слышать, Василий Игнатович? — устало спросил Дорошин и отворил дверь в кабинет.

Они вошли, уселись: Дорошин на свое привычное место во главе стола, Михеев — сбоку.

— Косыгин, — прошептал Михеев и покосился на портрет Ленина.

— Да, — подтвердил Дорошин. — Все уже определилось. Едет.

— Честно говоря, — произнес Михеев с таким видом, словно понятие «честность» было изобретено только что, и притом им самим, — честно говоря, ничего хорошего от этого визита я не жду.

— Не вижу оснований для подобного мнения, Василий Игнатович, — отрезал Дорошин. — Почему вы так пессимистически смотрите на визит Председателя Совета Министров?

Михеев насупился.

— Вы так говорите просто в силу ваших приятельских отношений с Буровым. Но вам необходимо посмотреть правде в глаза.

— Даже так? — протянул Дорошин. — Ну, и какова она, по-вашему, эта «правда»?

— Правда в том, что в управлении — форменный бардак, — отрезал Михеев. — Не станете же вы отрицать это?

Дорошин молчал, позволяя ему высказаться до конца.

— План не выполняется, — сказал Михеев. — Дисциплины нет. Они… — Он произнес «они», подразумевая нефтяников, и при этом скривил губы. Точно барин, говорящий о мужиках, подумал Дорошин. — Они чувствуют себя абсолютно безнаказанными…

«Точно, ходил куда-то налаживать дисциплину, поднимать идеологический уровень и был послан куда подальше», — расшифровывал Дорошин.

— Играют в карты! — подогревал праведный гнев Михеев. — Читают что попало!

«Ага, Дюма у кого-нибудь видел… или еще кого-то там, буржуазного… Ах, Маша!..» — думал Дорошин. Его почти забавляла ярость заместителя.

— И вообще, — заключил Михеев, — позволяют себе… такое!..

Дорошин с трудом сдержал улыбку. Интересно, кто позволил себе «такое» по отношению к «освобожденному» заму? Васька Болото? Или, упаси боже, сам Векавищев? Тот может…

— Даже любопытно, Василий Игнатович, какие у вас будут предложения, — вкрадчивым тоном осведомился Дорошин.

Михеев подался вперед. Ага, дождался звездного часа! Ну, говори, говори, голубчик!..

— Нам следует написать подробную докладную в обком партии, — отчетливо, хотя очень тихо, проговорил Михеев. — И сделать это сегодня же.

— И о чем пойдет речь в этой докладной? — поинтересовался Дорошин, видя, что собеседник ждет поощрения.

— Мы напишем правду, — сказал Михеев и расслабился. — Этого будет достаточно, чтобы обезопасить себя на то время, когда в управлении будут лететь головы.

— Откуда такая уверенность — насчет «голов»? — спросил Дорошин.

— По-вашему, после визита Косыгина нам всем здесь раздадут премиальные? — воскликнул Михеев.

Было очевидно, что он продумал стратегию на несколько ходов вперед. Одна ошибка: Михеев заранее подготовился к провалу. Он не учел самого невероятного: успеха. И напрасно, очень напрасно. Потому что, имея дело с такими людьми, как Буров, Векавищев, да и другие, нельзя недооценивать возможность успеха. Трудолюбие, талант… Всего этого имеется в избытке. Но имеется и нечто более важное: одержимость. Одержимость нефтью. Таким, как Михеев, даже трудно представить себе, что это за чувство.