— До вечера одолеем Загези? — спросил Олянов.

— На вершинке не будем, — авторитетно заявил Маяка, — а до половинки дойдем.

К верховью Татиби вышли, как и говорил Чауна, к вечеру, когда над тайгой уже сгустились сумерки.

Звероловы уже были близки к цели. Беспокойство охватило всех.

Чауна с Маякой не захотели оставаться в палатке. Они соорудили из елового лапника шалашик и, с трудом втиснувшись в него, долго сидели молча у костра. Несколько раз, чередуясь, выходили на волю, прислушиваясь к монотонному шуму тайги, и возвращались в шалашик.

Только Димка бестревожно спал на своей барсучьей шкурке, подложив под голову кусок кедровой коры.

Когда чуть свет Николай Иванович позвал удэгейцев в палатку, чтобы обсудить предстоящий поход вдоль берегов Татиби, он велел разбудить и Димку. Маяка легонько растолкал сына.

— Заспался, бата, вставай...

Димка сел, потянулся, протер кулаками глаза и, виновато улыбаясь, пробормотал:

— Почему заспался, все слышу...

Хотя еще не было твердой уверенности, что именно сегодня, как говорят таежники, «пофартит», нужно было все продумать, распределить обязанности между людьми, чтобы каждый знал, как ему действовать при встрече с хищником. Первым делом надо отпугнуть выстрелами тигрицу. Нужно вовремя осадить собак, увести их подальше от нее, а то стравишь — потом без сворки и с котятами не управишься. Когда отобьешь котенка, прижмешь его рогульками, кому-то придется надевать намордник, кому-то — спутывать правую переднюю лапу, кому-то левую, а кому-то обе задние...

— Я буду правую переднюю лапу вязать! — выпалил Димка.

— Да ты что, бата! — испуганно произнес Маяка, слегка шлепнув сына по затылку. — Тебя близко к амбе не пущу...

— Ты, паря, из ружья пулять будешь, — сказал Олянов, — тигрицу отпугивать будешь. Тоже дело ответственное.

Чауна, за которым Олянов «закрепил» левую переднюю лапу тигренка, испуганно перевел взгляд с бригадира на Маяку и, увидав, что тот охотно согласился вязать амбе обе задние лапы, передернул плечами. Олянов заметил тревогу Чауны, спросил:

— Может, ты, Чауна Симович, вместо Романа Аверьяновича намордник надевать хочешь?

— Лучше пускай лапу, — тихо сказал он.

Место для засады выбрали за крутым холмом, в кустах, в километре от ивняка, где лежали свиные туши, припрятанные тигрицей. Для костра, чтобы горел тихо и не трещал, нарубили веток ясеня и ильма, причем слишком разгораться огню не давали.

Но ни ночью, ни на следующее утро тигры не появились. Значит, где-то в этом районе были у них припрятаны другие туши. И верно: не успели охотники пройти вдоль левого берега Татиби километра два, как навстречу им с земли поднялось воронье. Охотники остановились, проследили, куда полетят птицы. Минут через десять Чауна сказал:

— Думаю, его лети Кедровую падь.

Путь до Кедровой пади оказался довольно трудным. Зарубки на деревьях — их оставили искатели женьшеня — вели через завалы бурелома, которые приходилось обходить. К счастью, в воздухе все время кружились вороны. Они и вывели охотников как раз к тому месту, где лежала кабанья туша. У кабана были обглоданы обе лопатки, съедена часть спины.

Однако охотников до крайности удивило, что тигры неожиданно, точно им помешали, разошлись в разные стороны. Котята ушли вдоль берега Татиби, а мать — через кедровник в горы. Трудно было допустить, чтобы тигрица, почуяв опасность, бросила своих детенышей. Нет, так не бывает! Скорей всего она угнала их в логово, а сама отправилась в разведку, одновременно запутывая следы и отвлекая опасность на себя.

Олянов велел Киселеву и Чауне обследовать следы тигрицы, а сам с Маякой пошел по следам котят. Димка остался с собаками.

Когда охотники через полчаса снова собрались, Киселев доложил:

— У матери след слишком тревожный. Местами перепрыгивала через кусты. Потом останавливалась. Видимо, оглядывалась на котят. Да и когти у нее выпущены до отказа. Не иначе — учуяла нас.

— Его верно говорит, — подтвердил слова Киселева Чауна. — Чюет амба, что люди близко ходи...

— Ну, а котята как? — спросил Роман.

— Разно, — сказал Олянов, — у одного когти выпущены, у другого — нет. Один из них постарше — годовалый, а второй совсем бата, с полгодика ему, не более... Тигрята то шли рядом, близко друг к другу, то меньшой, будто приустав, начинал отставать, — рассказывал дальше Николай Иванович. — Хватившись, бежал вдогонку за старшим. — И заключил: — Пойдем за котятами. Однако будьте начеку, помните, что кому поручено!

Неожиданно перед охотниками вырос завал. Его венчала сломанная пополам толстая ель с побуревшей хвоей на отвислых ветках. Всю эту бесформенную гору трухлявого леса много раз засыпало снегом, и, если бы собаки не кинулись туда, даже опытным охотникам трудно было бы догадаться, что здесь медвежья берлога. Когда подошли поближе, увидели, как толстый слой снега на буреломе слегка поднимается и опускается.

— Медведь дышит! — сказал Киселев, осаживая собак.

Не успели обойти берлогу — вдруг в просветах между деревьями мелькнула полосатая спина огромной тигрицы. Первым увидел ее Чауна.

— Куты-мафа! — закричал он и упал на снег.

— Что ты, дядя Чауна?! — вздрогнув, прошептал Димка и испуганно попятился.

Подбежавший Маяка хотел было поднять Чауну, но голос Олянова: «Залп!» — остановил Канчугу.

Последовало три выстрела в воздух. Чуткое зимнее эхо не успело повторить их, как Роман закричал:

— Спускаю сворку!

— Стравишь! — остановил Олянов.

Но собаки, особенно Трезор и Думка, рвались вперед, и Роман еле удерживал их.

— Ну что там с Чауной? — глянув через плечо на Селендзюгу, спросил Олянов. — Или лыжу сломал? — И снова скомандовал: — Залп!

Лишь после того как Олянов, Маяка и Димка разом выстрелили, грянул одиночный, запоздавший выстрел Чауны.

Все случилось так, как предполагали охотники: пока они шли по следу котят, тигрица успела сделать крюк по тайге, проскочить к своим детенышам и теперь уводила их от опасности. Огласив громким рычанием тайгу, она бежала, перепрыгивая через колдобины, и рядом с ней с двух сторон мчались тигрята. Тот, что бежал слева, был ростом чуть пониже матери, гораздо худее и вдвое у́же в кости. По правую сторону, делая короткие, неуверенные прыжки, боясь отстать, бежал небольшой полугодовалый котенок.

— Залп! — опять скомандовал бригадир. — Отпугивай мать!