Помню, как мама после работы встречалась с подружкой. Гуляли по центру, заходили в магазины, болтали. Могли пойти в кино или в театр – на лишний билетик. Многим ли сегодня это придет в голову? Только бы добраться побыстрее до дому, только бы рухнуть в постель.

Частые гости – тоже примета того времени. Сейчас так часто мы, увы, не собираемся, хотя и квартиры побольше, и даже дома. Грустно.

Тоски по тем временам нет. Есть тоска по молодости, по молодым и здоровым родителям. И вот думаю – как же неважно, мягко говоря, сейчас, если то застойное, тухловатое, в общем, время мы так часто вспоминаем с умилением и тоской!

Первую любовь ничего не омрачит – никакие трагические события в виде беременности или предательства. Романтическая первая любовь, глупая, смешная и – прекрасная, – как и положено. Омрачила ее только разлука – показалась она катастрофой. Вселенской, всеобъемлющей, непобедимой. Но – ничего! Мы переживем, пройдем через все испытания. Вместе пройдем. Детская наивность, помноженная на детскую же полную глупость. А ведь была девочкой книжной! Казалось бы – какие примеры!

Лето, дача. Тогда это была станция Зеленоградская. Снимали всегда там, где жили друзья родителей – огромная и шумная компания. По выходным – шашлыки, кулебяки с капустой, преферанс у мужчин, разговоры у женщин.

Друзья родителей, их компания, были тогда еще совсем молодыми, веселыми, шумными. Рассказывали анекдоты, пели под гитару песни. Хотя проблемы у всех были. Кого-то не брали на работу – например, из-за «пятого пункта», то есть национальности, неугодной отделу кадров. Кто-то маялся от тоски и скуки в пыльных кабинетах научно-исследовательских институтов. Кто-то не мог «протащить» свой проект – никому это не было нужно. Кто-то резко менял сферу деятельности – зарплаты не хватало, надо было кормить большую семью. Кто-то корпел над диссертацией, чтобы получить лишнюю десятку к зарплате. Всем осточертело «гоняться, доставать, рвать из рук и просить». Было это было унизительно, отнимало кучу времени и здоровья. Осточертело слышать бодрые отчеты о наших успехах, обрыдло перманентно наблюдать «заслуженных» пенсионеров на телевизионных экранах. Слышать фальшь, вранье, задорные речовки и натыкаться глазами на бодрые и лживые лозунги.

Везде были нормы – они, эти нормы, и решали нашу судьбу. Например, квадратные метры жилья. Их полагалось определенное количество – семь метров на человека. В 80-е норма была увеличена до девяти. А если чуть-чуть перебор – не будет квартиры, свободен!

То же было и с земельными наделами – шесть или восемь соток, не больше. Да и дачки полагалось строить по норме – не выше двух этажей, не больше положенных квадратов. Могла прийти комиссия и разобраться.

А из чего собирали те дачки… Кто что успел – стырить, достать, договориться с рабочими. Помню, как наши приятели на даче сами соорудили камин – роскошный камин, выложенный облицовочной плиткой.

А скоро поползли тревожные слухи – грядет проверка!

Ну и раздолбали от страха этот камин своими руками и своим молотком. Останки камина вывозили по ночам – не дай бог обнаружиться.

Но – справедливости ради – квартиры давали и участки давали.

Основным девчачьим занятием на даче (у меня – в перерыве между книгами, великом и кокетством) было изготовление бумажных кукол. Делалось это так: из картона вырезалась кукла – точнее, ее силуэт – руки, ноги, волосы и лицо. Ноги, конечно, длиннющие. Волосы – пышные. Руки – изящные. Потом рисовалось лицо – огромные глаза, рот сердечком, бровки домиком, носик уточкой. А дальше мы наших кукол одевали. Вырезали им платья, кофты, брюки и юбки. Шляпки, пальто, плащи и курточки. Шубы. Раскрашивали наряды карандашами, фломастерами. Вот, собственно, и все. Да! Имелась коробка, как правило, из-под обуви. В ней хранились наряды картонных красавиц.

Наряды не только придумывались – они еще и срисовывались. Была в нашем поселке одна модница, известная оперная певица. Заходила она к нашим мамам, и мы нагло садились напротив – копировать ее брючные костюмы, джинсы и сабо. Тогда таких нарядов ни у кого и в помине не было.

Спустя много лет из книги ее бывшего зятя, известного пианиста, мы с ужасом узнали, что певица эта на пару с мужем, известнейшим скрипачом, нелегально перевозила бриллианты и даже наркотики. А пока эта несравненная красотка демонстрирует публике свои тряпки, бриллианты и машину – «фольксваген-жук».

Мальчишек в поселке было полно – от пятнадцати и старше, уже вполне взрослые, студенты. А вот девочек почему-то было мало – или просто нам повезло. Ребята – московские, разбитные, уверенные в себе, дети дипломатов, врачей, артистов – разбирались в современной музыке, читали модные книги и затягивались в узкие джинсы. Днем катались на велосипедах, ездили в лес, на озеро, на станцию за мороженым и сигаретами. Никакого спиртного – даже пива. И в голову это не приходило. Хорошие были детки, неиспорченные. Был в нашей компании мальчик, наверное самый скромный и самый приличный. Не разговорчивый, не балагур. А спустя много лет этот мальчик разговорился – да как! Стал известнейшим журналистом, историком, автором собственных программ.

Однажды прочла в его интервью, что в юности на даче он был влюблен в одну девочку. И девочка эта на спор могла взять в рот крошечного, едва вылупившегося лягушонка. Назвал эту лягушачью дуру своей первой любовью. Мальчика этого звали Леня Млечин. А девочку-дуру… Ну все понятно. Дурой этой была я.

Мальчик, в которого я была влюблена, зеленоглазый, со смоляными кудрями, отличался от других. Всем отличался – во-первых, жил на Сахалине, в маленьком городке Холмске. Заканчивал школу – старший брат учился в МИФИ в Москве. А там, в Зеленоградской, в собственном доме жила их бабушка. Мальчик играл на гитаре и чуть хриплым голосом, подражая Высоцкому, пел песни – что могло зацепить пятнадцатилетнюю девочку сильнее? Был спортивен, лучше всех плавал и по большей части помалкивал – это придавало его образу загадочности и мужества. Думаю, он просто терялся на фоне нагловатых и уверенных в себе москвичей. Но виду не подавал, это точно, и долго с прищуром смотрел вдаль, мечтая о морских походах.

Все лето мы провели вдвоем – ходили в лес, валялись на поле в стогу свежего сена. Уединялись – просто сбегали от нашей компании. И, конечно, строили планы – такие же наивные, как и мы сами.

В августе он уезжал. Почему-то в тот день я оказалась в Москве, оттуда и поехала на вокзал, чтобы проводить его в Домодедово.

Опаздывала, села не на тот поезд, приехала в город Домодедово, а не в аэропорт, страшно расстроилась, поревела, но успела, добралась. Каким-то чудом нашла его в огромном здании аэропорта, мы бросились друг к другу, рыдали, клялись в вечной любви и обещали ежедневно писать письма. Его милые и скромные родители тихо стояли в стороне, боясь нам помешать. Помню, как возвращалась домой, чувствуя себя умудренной, много чего повидавшей и испытавшей женщиной. О-хо-хо! Наивная девочка – все испытания были еще впереди! Как славно, что я об этом не знала!