То ли от обильного завтрака, то ли от обилия впечатлений Ярославу разморило, и она задремала.

— Вылезай, — разбудил ее Леонид, припарковавшись во дворе многоэтажного дома.

— А ты? — спросонья Ярослава не поняла, куда они приехали.

— И я. Куда же я денусь, если я тут живу? Иди к багажнику, поможешь с вещами.

Яра собиралась возмутиться, но благоразумно передумала. И поможет, ничего у нее не отвалится. Они вылезли из машины практически одновременно.

— Ленечка, здравствуй, сынок!

К ним спешила представительная дама в летах — в брючном костюме и с короткой стрижкой. На поводке она вела собачонку.

— Мама? — удивился Леонид. — Ты уже вернулась?

— Еще вчера, — сообщила дама. — Вышла погулять с Чапой, и вдруг вижу — знакомая машина! А это… кто?

Она подозрительно посмотрела на Яру.

— Мама познакомься, это Ярослава, — спокойно ответил ей Леонид. — Ярослава, это моя мама, Эмма Петровна. Мама, Яра моя невеста, и будет жить с нами.

У Ярославы челюсть отвисла после его слов. Она изумленно посмотрела на Леонида, — тот незаметно подмигнул ей. Перевела взгляд на Эмму Петровну, — и увидела, что та поражена не меньше.

«Будет весело, — поняла Ярослава. — Но бежать все равно некуда».

— Приятно познакомиться, ваше сиятельство, — брякнула она маме Леонида, желая сделать ей приятное, и присела в легком реверансе.

Часть вторая

«Майя»

Глава 1

«Волшебный голос»

— Сейчас его выход, — прошептала на ухо Майе Любочка. — Ах, как я тебе завидую! Первый раз — самый незабываемый!

Она засмеялась и дружески пихнула Майю локтем в бок. Майя поморщилась, но все же выдавила улыбку. Не ей учить мачеху хорошим манерам, да и поздно уже. Любочке скоро пятьдесят лет, а она до сих пор считает себя юной девочкой. И как батюшка мог на ней жениться? Чем она его зацепила? Неужели кукольным личиком с наклеенными ресницами? Да оно же нарисованное, с него пудра сыплется! И кудряшки у нее не настоящие — мелкие, противные, как у барашка. Даже цвет волос, и тот фальшивый — неестественно белый. Одевается безвкусно, в старомодные платья с рюшами и бантами. Но все бы ничего, если бы была умна, так нет же — глупенькая, недалекая. Одно то, что все до сих пор зовут ее Любочкой, по ее же страстному желанию, никак не делает ей чести. А батюшка ценил женский ум, иначе не дал бы дочерям блестящего образования.

Единственное, что мирило Майю с существованием Любочки — та не была злой. Никогда не обижала девочек, даже заступалась за них перед батюшкой. Искренне жалела Майю, когда той пришлось идти замуж по родительской воле. Но батюшку не очень-то и любила, раз сбежала на курорт, как только он заболел, свалив обязанности жены и хозяйки дома на Василису. А батюшка попустительствовал — перечислял деньги, не ограничивал в расходах.

Иногда Майе казалось, что-то тут нечисто. Однако выяснить правду невозможно. Не у Любочки же спрашивать, почему та вышла замуж за батюшку. И не у Анатолия. Собственно, как раз их интерес понятен — титул и деньги. Но какую цель преследовал батюшка?

От невеселых мыслей Майю отвлек зал. Зрители восторженно ахнули и разразились бурной овацией, как только на сцену вышел новый актер. Майя поняла, что это он и есть — местная знаменитость, певец с бархатным голосом, таинственный Нил О’Клауди. Таинственный — потому что по официальной легенде он прибыл из другого измерения, якобы сбежав то ли от преследования властей, то ли от разъяренных родственников соблазненной им женщины. Если это так, то правду знали только маги, ведь без их ведома пересечь границу измерений невозможно. Но Майя подозревала, что шумиха вокруг певца — всего лишь умный ход его импресарио. Скорее всего, к зимнему сезону Нил О’Клауди уже будет петь в столице, в императорской опере, а здесь, на курорте, как раз и создавался таинственный ореол, от которого без ума все местные дамы. Любочка ей все уши прожужжала, как только Майя приехала в Боравер, чуть ли не силой затащила в оперу. Майя предпочитала одинокие прогулки, но противостоять Любочке — все равно, что противостоять урагану. Майя смирилась. Ей нужно выходить в свет, поиски мужа никто не отменял.

Еще в столице, после первого же званого вечера, стало понятно — найти мужа будет нелегко. Высшее общество радостно приняло Майю. Стоило ей заикнуться об окончании траура, на нее посыпались приглашения, несмотря на то, что сезон балов еще не начался. Ее звали на пикники — многие проводили лето на даче, да и просто выезжали на природу. Звали на обеды и ужины, на танцевальные и театральные вечера.

Майе было неловко — больше половины приглашений пришлось отклонить. Поначалу она обновляла гардероб, да ходила на женские посиделки, избегая общества мужчин. Страх никуда не делся, и переступить через него оказалось сложно.

Помог Мельницкий. Как только он вернулся, тут же предложил себя в качестве спутника.

— Со мной тебе нечего опасаться, душа моя, — заявил он. — Ты под моей защитой.

Майю словно окатили ледяной водой из ушата. Она ни словом не обмолвилась о страхе, просто рассказывала Мельницкому о том, как проводит время. Отчего же он решил, что она боится?

Как выяснилось, он знал о пристрастиях своего друга. Майя и перед слугами робела, понимая, что они знают все о ее порках, а уж перед Мельницким и вовсе чуть не сгорела от стыда. Лепетала что-то невнятное, а потом расплакалась, спрятав лицо в ладонях.

Мельницкий утешал. Объяснил, что князь Полянов не всегда был таким. Вроде как осложнение после какой-то душевной травмы. И до того, как женился, бил он простолюдинок, и очень долго Мельницкий не подозревал, что его друг бьет жену. Узнал случайно, осуждал, уговаривал лечиться. И случилось это перед самой смертью князя, и оттого он, Мельницкий, и согласился взять на себя заботу о Майе.

А на следующий день был званый вечер у Миловановых, и Майя пересилила себя, приняла приглашение, отправилась в гости вместе с Мельницким. Петр Михайлович не отходил ни на шаг, не оставлял одну, но все же она чувствовала себя неловко. Майе казалось, все взгляды прикованы к ней. Вроде бы и понятно, она долго не появлялась в обществе, да и история с пробуждением магической силы не была ни для кого тайной. Наоборот, все жаждали подробностей о ее сестрах. Еще бы, одна исчезла, другая стала чуть ли ни служанкой в доме знаменитого архимага.

Майе неприятно было отвечать на вопросы любопытствующих, ведь ни капли искреннего сочувствия она не ощущала. Но еще неприятнее оказалось мужское внимание. Ее приглашали танцевать, Мельницкий одобрительно кивал, и она не смела отказывать. Но привычка смотреть в пол осталась, как и страх наказания за то, что позволила кому-то касаться себя, вести в танце, занимать беседой. Майя боролась с собой, расправляла плечи, поднимала взгляд… и натыкалась на снисходительную жалость во взгляде партнера. Ее бросало то в жар, то в холод. Неужели все знают о том, как муж над ней издевался? Иначе откуда эта жалость, а иногда и насмешка?