— Саэрос, — промолвил он, — долгая пробежка предстоит тебе, а от одежды одна только помеха; довольствуйся собственными волосами.

И резко швырнув его наземь, он раздел противника, и устрашился Саэрос, почувствовав, сколь велика сила Турина. Турин же позволил ему подняться — и закричал:

— Беги же, беги, глумливый насмешник над женщинами! Беги! А уступишь в проворстве оленю, так я подгоню тебя сзади.

И приставил Турин острие меча к его ягодицам, и тот кинулся в леса, в ужасе зовя на помощь; но Турин неотступно следовал за ним как гончая, и куда бы Саэрос ни побежал, куда бы ни свернул он, всегда сзади оказывался меч, подгоняя его вперед.

На вопли Саэроса сбежались многие другие и поспешили вдогонку, но лишь самые проворные смогли поравняться с бегущими. Первым подоспел Маблунг, весьма встревоженный, ибо, хотя порицал Саэроса за насмешки, «злоба, пробудившася утром, еще до ночи обернется радостью Моргота»; и, более того, прискорбным делом почиталось самовольно позорить и унижать кого-либо из эльфийского народа, не представив дела на суд. Никто в ту пору не знал, что Саэрос первым напал на Турина, замыслив убить его.

— Стой, Турин, стой! — кричал Маблунг. — Орочья это работа!

— Орочья работа была прежде; а теперь всего лишь орочьи игры, — откликнулся Турин. До того как Маблунг заговорил, он уже собирался отпустить Саэроса, но теперь с криком кинулся на него снова, а Саэрос, уже отчаявшись обрести помощь и полагая, что смерть близка, бежал куда глаза глядят, пока не оказался вдруг на обрыве: здесь, на дне глубокой расселины, тек ручей, питавший Эсгалдуин, и торчали из воды высокие камни; в этом месте олень перескочил бы с одной стороны на другую. Ослепленный ужасом Саэрос прыгнул — но не удержался на противоположном склоне, и с криком сорвался назад, и разбился о громадный камень в воде. Так закончилась жизнь его в Дориате; и нескоро выпустит его Мандос.

Турин глянул вниз, на распростертое в ручье тело, и подумал:

«Злосчастный дурень! Здесь бы я отпустил его восвояси — обратно в Менегрот. А теперь из-за него я оказываюсь без вины виноватым». И обернулся он, и хмуро воззрился на Маблунга и его спутников, что подоспели к месту событий и теперь стояли рядом на обрыве. Помолчав, Маблунг удрученно промолвил:

— Увы! Ступай теперь обратно с нами, Турин: королю должно судить такие дела.

Ответствовал Турин:

— Кабы справедлив был король, он счел бы меня безвинным. Однако разве этот вот не входил в число его советников? С какой бы стати справедливому королю выбирать в друзья злобную душу? Я отрекаюсь от его закона и его суда.

— Гордыни исполнены слова твои, — промолвил Маблунг, хотя и жалел юношу. — Научись мудрости! Не быть тебе беглецом! Я велю тебе вернуться со мною вместе — велю как друг. Есть и другие свидетели. Когда король узнает правду, то, верно, дарует тебе прощение.

Но опротивели Турину эльфийские чертоги, и страшился он заточения, потому отвечал он Маблунгу:

— Я отказываюсь повиноваться тебе. Не стану я безвинным оправдываться перед королем Тинголом; и отправлюсь я ныне туда, где приговор его меня не настигнет. Выбор перед тобой: либо ты отпустишь меня восвояси, либо убьешь меня, если так велит твой закон. Для того, чтобы взять меня живым, вас слишком мало.

Глаза его пылали огнем, и поняли эльфы, что Турин не шутит, и расступились, давая ему пройти.

— Одной смерти довольно, — промолвил Маблунг.

— Я не желал этой смерти, но я о ней не скорблю, — отозвался Турин. — Да судит его Мандос по справедливости; а ежели возвратится он когда-нибудь в земли живых, да поведет он себя мудрее. Доброго пути!

— Ступай куда глаза глядят, — отозвался Маблунг. — Ибо так пожелал ты сам. Доброго пути напрасно желать: ежели пойдешь ты этим путем, так добра с того не будет. Тень коснулась тебя. Когда мы встретимся снова, да не сгустится она еще темнее.

На это Турин не ответил ни слова, но покинул эльфов и быстро ушел прочь, в одиночестве, и никто не знал куда.

Говорится, что, когда Турин не вернулся к северным границам Дориата и никаких вестей о нем не было, Белег Могучий Лук сам отправился за ним в Менегрот и с тяжким сердцем узнал о деяниях Турина и его бегстве. Вскорости после того во дворец возвратились Тингол и Мелиан, ибо лето близилось к концу, и когда королю сообщили обо всем, что случилось, молвил он:

— Прискорбное это дело должен я разобрать подробно. И хотя советник мой Саэрос убит, а приемный сын мой Турин бежал, завтра воссяду я на трон суда и вновь выслушаю все в должном порядке, прежде чем изреку приговор.

На следующий день король воссел на трон в зале судилища, а вокруг него собрались вся знать и старейшины Дориата. Выслушано было немало свидетелей, а из них всех Маблунг говорил больше и внятнее прочих. И пока рассказывал он о застольной ссоре, показалось королю, что в сердце своем Маблунг сочувствует Турину.

— Ты говоришь как друг Турина, сына Хурина? — спросил Тингол.

— Я был ему другом; но правду я любил и люблю больше — и дольше, — отвечал Маблунг. — Выслушай же меня до конца, государь!

Когда же обо всем было рассказано, вплоть до прощальных слов Турина, Тингол вздохнул; и глянул он на тех, кто сидел перед ним, и молвил:

— Увы! Вижу я тень на ваших лицах. Как прокралась она в мое королевство? Злоба и вражда дают о себе знать. Саэроса почитал я и верным, и мудрым советником; но кабы остался он в живых, на него обрушился бы мой гнев, ибо злы были его насмешки, и на нем лежит вина за все, что произошло в чертоге. Турин же прощен и оправдан. Но не могу я закрыть глаза на его последующие деяния, когда ярости должно бы остыть. То, что опозорил он Саэроса и затравил его до смерти — преступления худшие, нежели нанесенная ему обида. О надменности и жестокости говорят они.

Тингол надолго задумался — и наконец печально произнес:

— Неблагодарен воспитанник мой и, воистину, горд не по чину. Могу ли я и впредь предоставлять кров тому, кто презирает меня и закон мой, могу ли я простить того, кто не желает раскаяться? Вот каков будет приговор мой. Я изгоню Турина из Дориата. Ежели пожелает войти он, то предстанет пред моим судом; и пока не воззовет он о прощении у ног моих, мне он больше не сын. Ежели кто почитает мое решение несправедливым, пусть скажет о том!

В зале воцарилось молчание, и Тингол воздел руку, дабы провозгласить приговор. Но в этот миг в залу вбежал Белег и воскликнул:

— Государь, дозволишь ли мне говорить?

— Ты опоздал, — ответствовал Тингол. — Разве не звали тебя вместе с прочими?

— Так, государь, — отвечал Белег, — но я задержался, ибо искал ведомого мне свидетеля. Теперь же наконец привел я того, кого должно выслушать, прежде чем объявишь ты свой приговор.

— Все, у кого было что сказать, сюда уже призваны, — молвил король. — Что такого может открыть твой свидетель более важного, нежели те, кто уже говорил предо мной?