высокомерию и наглости, он привык, что даже инкнесские семьи благоговеют перед его мудростью. Наверно, отец очень рассердится, когда узнает о ее поступке…

Но сейчас отец был очень далеко, а угроза в виде доктора маячила перед глазами и, испугавшаяся на мгновение собственного поступка, Екатерина все же гордо вскинула голову и решительно шагнула к двери.

— Вас проводить?

Великий врач пообещал ей все ужасы Темной стороны и вышел, громко хлопнув дверью на прощание.

Екатерина практически упала в кресло и с ужасом представила, что будет, когда отец вернется из поездки.

Быть храброй и независимой ей удавалось только вдали от Аристарха Ляпецкого.

* * *

Михаил наткнулся на этот портрет случайно. Он висел в пышной гостиной напротив камина, обрамленный большой позолоченной рамой. Две сестры. Мария сидела, Катерина стояла за ее стулом, положив руки ей на плечи. Судя по всему, рисовали его как раз перед замужеством младшей — Мережская выглядела старше, чем в злополучный год их знакомства. Тогда она все же больше походила на подростка, чем на взрослую, а на картине была изображена уже девушка, хоть и совсем еще юная.

Мария была великолепна. Гордо вскинутая голова, прямая спина, открытое платье, подчеркивающее достоинства фигуры, и уверенный взгляд. Екатерина рядом с ней выглядела не дочерью инкнесса, а бледной пародией на аристократку, хоть и была одета в дорогое платье и увешана семейными драгоценностями. Не было в ней ни огня, ни величавой гордости, ни уверенности. Впрочем, женщины примеривают разные маски в зависимости от обстоятельств, это Михаил понял еще пять лет назад. И очень часто, выбирая себе спутницу жизни за определенные достоинства, после свадьбы мужчина с ужасом понимает, что его супруга те достоинства только имитировала. Возможно, ему еще повезло, что старшую Ляпецкую за него не отдали.

Нет, после предательства Марии он не проникся ко всем женщинам ненавистью и предубеждением. До сих пор мужчина верил, что есть честные, искренние девушки и его сестра была тому доказательством. Но на глаза постоянно попадались кокетки разной степени глупости (или ума), пары, где муж годился в отцы, а то и в дедушки жене, да явные охотницы за состоятельным супругом. Наверно срабатывал личностный ориентир, или как это называют современные исследователи человеческой натуры? Говорят, беременная вдруг замечает, что вокруг полно женщин в подобном положении, а чета с ребенком — что большинство людей ходят с детьми. Так может и он обращает внимание именно на тех, кто похож на Марию?

— Она очень красивая, правда?

Михаил вздрогнул. Поглощенный своими думами, он не заметил, как Екатерина, проходящая мимо, стала рядом и тоже устремила взгляд на картину.

— Да, — невольно согласился он, ибо это было истиной. — Очень.

— Я всегда ей немного завидовала, — призналась вдова с легкой полуулыбкой.

— Почему?

— Мне казалось, красота дает женщине преимущество.

Юрист поморщился.

— Красота отнюдь не главное в женщине.

— Возможно, — покорно согласилась собеседница. — Но я была уверена, что у девушек, ею обладающих, гораздо больше шансов устроить собственную жизнь сообразно своим желаниям.

Климский презрительно фыркнул.

— Так они обычно и делают.

Катя промолчала. Он имел ввиду, что красивой проще покорить какого-нибудь богатея и склонить его к замужеству: большой дом и куча драгоценностей — разве не это предел женских мечтаний? Катерина же в красоте видела возможность выйти за человека, который будет тебя любить и уважать. Спорить с обиженным мужчиной Мережская не стала. Возможно, они оба ошибаются. Или оба правы. Истина, как известно, многогранна.

— Вы молчите, — заметил Михаил. — Потому что согласны?

— Нет, не согласна.

— Тогда почему? Не любите спорить с мужчинами?

— Сложно спорить с тем, кто сильнее.

Климский наконец перевел удивленный взгляд с портрета на собеседницу. Та смотрела на картину, не отрываясь.

— Вы иногда говорите очень странные вещи, — заметил он, с интересом наблюдая за ее лицом. Катя невозмутимо пожала плечами.

— Риторика — мое слабое место. Никогда не умела вести великосветские беседы.

— По-моему, все не так уж и плохо.

— Не знаю. Может быть. Вам, наверно, виднее.

Ее неготовность к отстаиванию собственного мнения, а возможно, и его полное отсутствие, покоробили Михаила.

Неужели все инкнесские дети — послушные родительским наставлениям бездушные куклы? Мужчине захотелось увидеть на этом спокойном лице эмоцию, хоть какую-нибудь, пусть даже раздражение или обиду.

— Ваша сестра вышла замуж гораздо удачнее, — заметил он, пытаясь вызвать у собеседницы зависть.

— Возможно, — спокойно ответили ему.

— У Ивлеевых большой дом?

— Не знаю. Я не была у них в гостях.

Все-таки в голосе хозяйки дома прозвучала толика грусти, и Михаил попытался развить тему:

— Муж не отпустил?

— Нет, почему? Дело отнюдь не в нем. Евстафий никогда меня не ограничивал в передвижениях. Просто без приглашения как-то неудобно… Я один раз писала Маше, но они были в отъезде. А потом…наверно, времени не нашлось. Князь же занимает какую-то должность в посольстве. Или в великокняжеском суде? В общем, он человек очень занятой.

Видимо, в те оправдания, которые Екатерина придумывала для поведения сестры, не верилось и ей самой, потому что лицо ее погрустнело.

— Вы тяжело переживали разлуку? — спросил Михаил, не зная, как еще можно продолжить этот разговор, ставший вдруг неприятным для них обоих.

— Не особо, — призналась вдова. — Мы не были с ней близки. Но…все же спокойнее, когда рядом кто-то есть.

— А как же портрет? Я думал, его рисовали дома у Маш…княгини.

— Нет. То есть частично. Сначала художник нарисовал ее, потом приехал в особняк Евстафия дорисовывать меня. Так как портрет предназначался мне в дар, то после завершения работы, он остался здесь.

— У нее, значит, нет такого портрета?

— Нет. Это был подарок мне на свадьбу.

Михаил задумался. Интересная получается история! Это сколько же сестры не виделись лично? И по какой причине? Не могут же родные люди быть настолько безразличны к судьбе родственного человека, с которым они прожили под одной крышей более десяти лет? Делили вместе радости и горе? Если делили, конечно…

— Наверно, вы часто писали друг другу? — попытался сгладить ситуацию Михаил, но только усугубил ее, так Катерина тихо ответила:

— Ни одного письма.

Катя солгала. Письма были. Целых два. Состояли они из списка просьб, которые она должна была передать мужу. Но признаваться в подобном общении ей показалось еще более стыдным, чем выставить напоказ их с сестрой равнодушие друг к другу.

Михаил молчал, не зная, как закончить этот неприятный разговор. Мережская вдруг улыбнулась ему: тепло и немного смущенно.

— Всегда завидовала Лизе, что у нее есть такой брат, — призналась она шепотом.

— А вот и наши голубки! Все воркуете?

Пьяный Николай заглядывал в комнату,