– Такой всегда неожиданный русский народ, – нашелся Степан.

– Ты свалился с другой планеты, – убежденно заявила Виола, передернув затвор «Кедра» и устремив взор на заросшую орешником лощину. – Хотя что с вас взять… Вы жили в таком захолустье, где ужасы последнего времени воспринимаются не очень чувствительно. Труднодоступная область. Территория, куда упали мы с Любомиром, отгорожена с юга Каскадными горами, через которые практически невозможно перебраться без альпинистского снаряжения; а с запада – болотами. Отдельные личности просачиваются, но это, как правило, не те, что сеют хаос и разрушения. В Каратае полная анархия, жратвы нет, народ дичает, если хочешь выжить, то должен прибиться к банде, научиться грабить, убивать и тому подобным милым вещам…

– А деревня, которую мы видели?

– Вот уж не знаю… Подозреваю, это не деревня, а крепость. Через несколько часов она появится у нас на пути. Если ничего, конечно, не случится…

– Как через несколько часов? – опешил карлик. – Она же рядом была…

– Не верь глазам, мелкий. С высоты оно, может, и рядом, но пахать мы до нее будем, пока окончательно не озвереем.

– А твой пресловутый «кибуц» в Грозовой долине? – упорствовал я. – Такое же вранье, как полный бак горючего?

– Отнюдь, – мотнула головой Виола. – Большая коммуна в Грозовой долине действительно есть. К банде Любомира прибились несколько ее бывших членов. Их выгнали за поведение – ну не умели эти парни и девчата существовать в коллективе добропорядочных людей. В коммуне строго, но безопасно. Сам себя охраняешь, сам выращиваешь жрачку, у них даже коровы есть… Но должен смириться с тамошними правилами, иначе долго не задержишься…

– Ты уверена, что хочешь смириться с правилами и жить в добропорядочном коллективе?

Вопрос был болезненный, Виола принялась вздыхать. Ответить не успела, потому что совершавший «фланговые маневры» коротышка внезапно взвизгнул от страха, прибежал, спрятался за моей спиной и начал путано мотивировать свой поступок тем, что терпеть не может покойников.

В ажурном папоротнике мы наткнулись на освещенный солнцем скелет. Тщательно осмотрели близлежащие заросли (я на всякий случай приготовил гранату) и приступили к изучению останков. Степан скулил, что его, как любого нормального человека, привлек блестящий в траве предмет, он и сунулся… Череп блестел, как улыбка идиота. Он лежал в траве, опираясь на шейный позвонок, и разглядывал нас с таким же интересом, с каким разглядывали мы его. Скелет валялся рядом, частично «разобранный». Судя по размерам, он принадлежал мужчине крепкого сложения и высокого роста. Ни одежды, ни остатков плоти – только отполированный, обглоданный до блеска скелет. На сколотых позвонках остались вмятины от зубов. Кто-то сильно проголодался – спинной мозг высасывал.

– Еще кого-то вытеснили из его экологической ниши, – равнодушно пробормотала Виола.

Коротышка сунулся в древовидный папоротник и, охнув, побежал обратно. Такая же находка. Поменьше габаритами – возможно, женский. Тонкая черная змея, покрытая малиновыми пятнышками, выползала из пустой глазницы. Свернулась кольцом в траве, уставилась на нас бусинками глаз.

– Вещий Олег… – бормотал коротышка. – Поэзия в чистом виде…

Виола, прочитавшая в детстве несколько книг, принялась объяснять коротышке, что у классика змея обосновалась в черепе лошади, а человеческий череп здесь абсолютно ни при чем. Чуть поодаль мы обнаружили кости животного. Скелет существа распался на составляющие, а массивный угловатый череп мог принадлежать кому угодно – лошади-мутанту, слегка «видоизмененному» медведю. Мы решили не увлекаться экскурсией по кладбищу и пошли дальше. Но не тут-то было! Дно оврага, который мы собрались с ходу форсировать, было заваленно костями! Пройти без остановки оказалось невозможно. Мы встали как вкопанные, тупо смотрели на это печальное зрелище. Здесь погибло десятка полтора людей. Женщины, дети, взрослые мужики. Возможно, их просто загнали в овраг и безжалостно расстреляли…

– Что же тут творилось-то, господи? – бормотал коротышка, приглаживая встающие от ужаса волосинки.

– Пали смертью, – без особых эмоций пояснила Виола. И несколько цинично пошутила: – Штирлиц не любил массовых расстрелов, но отказаться было неудобно… Хочу предупредить, если мы будем сокрушаться над каждым трупом, то далеко не уйдем. Они повсюду, и что теперь? Закрыли глаза, восстановили дыхание, двинулись дальше…

Этому лесу не было края. Наше счастье, что он был проходимым. «Временные» затруднения представлял лишь рослый папоротник – порой его высота достигала нашего роста, листья превышали размах рук, а кромки плосковеток напоминали зазубренные лезвия. В низине сосняк сгустился, кроны сомкнулись, повеяло прохладой. Мы двигались, выставив автоматы, работали по секторам, а коротышка подпрыгивал между нами и жаловался, что ему «как-то не по себе», отвык он уже от приключений со смертельным исходом. Чу! Треснула ветка у кого-то под ногами. Я сел на колено, водрузил короткий ствол на кустистый лозняк, сползающий в лощину. Будь я проклят, если там кто-то не затаился!

– Не стреляй, – шепнула Виола. – Незачем будить лихо без веской причины…

– Это точно, – поддакивал за спиной коротышка. – Сам учил меня на охоте: не убивай то, что не будешь есть…

– Пошли, – заторопила Виола. – Много тут интересующейся публики…

Субъекты, встреченные на пути, имели исключительно материальную природу. Две фигуры в жалких лохмотьях выскочили из кустов и быстро скрылись в чаще. «Беженцы», – хмыкнула Виола и толкнула меня, чтобы не стоял. Мы бежали не чуя ног. У «беженцев», облюбовавших уголок дикой природы, за год опасной жизни могла выработаться куча навыков: метания ножей, стрельбы из лука, чего угодно, лишь бы выжить. Страх царапал спину. Заголубел просвет между деревьями. Мы сели в папоротник, стали всматриваться.

– И не проси, Михаил Андреевич, – срывая голос, бубнил Степан, – не пойду я с тобой в разведку…

– Почему?

– Страшно…

Мы ползли все вместе, закусив губы, защищая лица от ядовитого кочедыжника. Зону девственного леса, кажется, преодолели. Чаща обрывалась на краю гигантской отлогой возвышенности. Дух захватило от безбрежной перспективы. Меж обрывистых холмов, заросших всякой всячиной, петляла проселочная дорога. Просматривались ее разобщенные фрагменты, «озелененные» чертополохом. Справа дорога уходила в плотный ельник; слева, давая несколько изгибов между холмами, перебегала по утлым мосткам мелководную речушку и тянулась в ту самую деревню, разместившуюся под холмом. Деревня плохо просматривалась, по всей видимости, ее окружала стена – хотя я мог и ошибаться. Сорок лет – проблемы со зрением. Наведаться в деревню, возможно, имело смысл. Она была как раз на юге. Не пустят – переживем. А пустят – переведем на время дух. Мы покинули ложе из скрипучего папоротника и легкой рысью припустили с холма. Обогнули пару естественных препятствий, оставив в стороне речку с мостиком («водная артерия» не пересекала нашу дорогу), и выбежали на проселок. Но насладиться благом цивилизации, дающим возможность передвигаться нормально, нам не дали. Справа, за холмами, затрещали выстрелы, и мы, не сговариваясь, подались в бурьян за водостоком. «Недолго музыка играла», – брюзжал коротышка, вырывая себе ямку. Огонь вели не по нам – и то хорошо. Часть дороги за мостом неплохо просматривалась. Люди, сидевшие в засаде, не обратили на нас внимания. Смотрели в другую сторону. Выстрелы делались громче, ближе. Ухало помповое ружье, гавкали «АКМы». Метрах в трехстах правее нашего укрытия из-за глинистой насыпи выпрыгнул древний «ЗИЛ» с закругленной кабиной и брезентовым тентом. Встрепенулся коротышка, встал в позицию низкого старта.