чашкой кофе и что-то напевал. Он всегда напевал, когда возвращался от Сары.

Певец он был неважный. Он фальшивил даже когда гнусавил себе под нос. Юэль с досадой подумал, что и у него, вероятно, с пением будут трудности.

Вот у Элвиса Пресли папа, наверно, никогда не фальшивил.

— Ботинки стали мне малы, — сказал Юэль. — Я рискую натереть ноги.

Самуэль оторвал взгляд от чашки.

— Почему бы это? — спросил он.

— Я расту, — пояснил Юэль. — Мои ноги тоже растут. Скоро мне придется взять твой топор и сделать в носках обоих ботинок дырки.

Самуэль кивнул. Юэль удивился. Обычно, когда они заводили разговор о том, что нужно потратить деньги, Самуэль мрачнел.

— Тогда тебе, конечно, надо купить пару новых, — сказал папа. — Мы можем пойти в обувной магазин в субботу.

Юэль не поверил своим ушам. Самуэль понимает, что говорит?

Ботинки стоят очень дорого.

Самуэль, одеваясь, снова принялся напевать свою песенку.

А потом исчез за дверью. Юэль отметил, что в это утро отец сутулился немного меньше.

Еще он понял, что раскрыл один секрет. Впредь он станет просить Самуэля о чем-нибудь, что стоит денег, в то утро, когда он возвратится от Сары. И только тогда.

Юэль больше не чувствовал себя, как тяжелый железнодорожный вагон. Такой прилив сил появлялся только тогда, когда Самуэль соглашался купить то, что мальчику хотелось. Он поторопился съесть завтрак, чтобы не опоздать в школу.

Когда занятия закончились, Юэль не без удовольствия отметил, что ни разу не задремал. «Я уже стал выносливее», — подумал он.

Пока шел урок рисования, у него было время поразмыслить над тем, что случилось ночью. Ошибка в том, что он решил в первый же раз проспать во дворе целую ночь. В дальнейшем он будет спать по часу. Когда он проснется и поймет, что не замерз, он увеличит время до двух часов. А потом и до трех. Пока у него не получится спать всю ночь. Тогда он станет действительно закаленным.

Сразу после школы он отправился вверх по холму к дому Крингстрёма. На этот раз вместе с Эвой-Лизой. Он был уверен, что Крингстрём найдет время, чтобы научить его игре на гитаре. Это как раз та новость, которую одноклассникам будет интересно узнать. А поскольку Борзая — самая большая болтушка из всех его знакомых, то он начнет с того, что расскажет ей. Вскоре весь город будет это обсуждать.

Юэль догнал девочку.

— Куда это ты идешь? — спросила она.

— К тебе домой, — ответил Юэль.

— Вот еще!

— Я напишу тебе что-нибудь в твой дневник.

— Еще чего!

— А я думал, ты наденешь для меня прозрачные одежды.

— Ты что, дурак? Что за детские глупости?!

— Да, глупости. А может, ты объяснишь мне, что делать, чтобы не быть маленьким и глупым? А быть таким взрослым, как ты?

— Да ну тебя!

— А Крингстрём научит меня играть на гитаре.

Эва-Лиза задумалась. Юэль был доволен. Он сбил ее с толку.

— Правда? — спросила она.

— Мы начнем сегодня же.

— А ты ведь не умеешь играть на гитаре.

— Я же сказал, я научусь.

— А твои руки?

— А что с моими руками?

— Нужно, чтобы пальцы были длинными. А у тебя они короткие.

Тут уже задумался Юэль. Он забеспокоился. А вдруг она права? И нужно иметь длинные пальцы? Разве они у него короче, чем у других?

Эва-Лиза хихикнула.

— Да ты врешь, Юэль. Ты все придумал. Ты вообще никогда не будешь играть на гитаре.

— Иди ты к черту!

— Сам иди к черту!

Она снова захихикала и побежала. Юэль понял, что пытаться ее догнать бесполезно. Прозвище ей дали не просто так. Фрёкен Недерстрём говорила на уроке физкультуры, что Эва-Лиза — одаренная девочка. Конечно, она когда-нибудь станет чемпионкой Швеции по бегу.

Или по прыжкам, говорила фрёкен Недерстрём.

Потому что все собаки хорошо прыгают. Кроме борзых, ведь это лишь прозвище для таких, как Эва-Лиза.

Но если бы только он ее догнал, он сунул бы ей снег за шиворот. Прямо под одежду.

Подходя к дому Крингстрёма, он все еще волновался за свои пальцы. Что нужно сделать, чтобы удлинить их? Может, их можно как-нибудь вытянуть? Или отрастить ногти?

Тут Юэль к своему огорчению обнаружил, что старый автомобиль Крингстрёма исчез.

Оркестр уехал играть где-то на танцах.

Он собрался уже повернуть назад, когда наверху открылось окно. Это была, конечно, Эва-Лиза. Даже отсюда Юэль видел, что у нее рот до ушей.

— Крингстрём уехал, — сказала она. — Ты можешь пойти учиться играть на гитаре у кого-нибудь другого.

— Куда он уехал? — крикнул Юэль.

— Не скажу, — ответила она. — Но он где-то в Брунфлу.

Юэль знал, что это город дальше на север. Однако он не знал, много ли там жителей. Сейчас его это раздосадовало. Вот бы все жители Брунфлу оттуда уехали! И в конце концов там останется ноль человек. Тогда в справочнике «Что? Где? Как?» Брунфлу окажется на последнем месте. А Крингстрём будет сидеть дома и играть на гитаре.

Гитара! Юэль остановился.

Ведь у него нет гитары! Даже дома у Крингстрёма он ее не видел. Это был единственный инструмент, на котором он не играл, потому что играл на всех остальных. И потому что многие увлекались музыкой, которая ему не нравилась. Рок-н-роллом.

Юэль стал спускаться с холма. Как он мог быть таким дураком, что забыл о самом важном? Что у него нет гитары? Все, что у него есть дома, так это старая ржавая губная гармошка. Есть ли гитара у кого-нибудь из знакомых? Ни у Гертруд, ни у школьных приятелей, у которых можно было бы попросить. Есть баян. И скрипки. И еще одна губная гармошка. Но гитары нет ни у кого.

Он остановился на полпути. Где-то он видел гитару. Это точно. Вопрос только — где. У кого-нибудь дома? Он пошел медленнее, стараясь собраться с мыслями. Представить себе каждую квартиру, в которой он бывал за последние годы. У Туре была гитара. Но он забрал ее с собой, когда уехал. И потом Юэль никогда бы у него не попросил. Потому что он считал Туре очень плохим человеком.

И тут он вспомнил.

У Симона Урвэдера была гитара. Она висела на стене в его странном лесном доме. Можно ли на ней играть, Юэль не знал. Он даже не помнил, натянуты ли на ней струны. Но гитара была. Из красного дерева. Почти черная. Точно такая, как на пластинке Элвиса Пресли. Под которую он пел «That’s all right, mama»[4]. Или, может, это была песня