– Чего ты там шпрехаешь, рожа фашистская? – грозно глянул на Макса Ожогин.

– Выгодное, говорю, предложение. Стоит соглашаться.

– Ну вот, даже твой дружок-фриц говорил, что дело – керосин. Ну так что, согласен?

– Согласен, – хмуро ответил Макс.

– Ваня, где у нас рояль стоит?

– Знамо где – в кустах!

– Рояль в кустах? Непорядок! Выкатить из кустов! И пусть вот этот хилый что-нибудь на нем сыграет!

– Какой еще рояль? – вытянулся в лице Саня. – Я на гитаре только умею. На бас-гитаре.

– Гитары нет, – ответил конвоир, оттесняя нас к стене. – Тут дом культуры раньше был, а потом его немцы захватили. А рояль, чтобы место себе освободить под штаб, выкинули в кусты. А потом мы этих гадов погнали отсюда! Хвоста фрицам накрутили! Вон они все, за сараем лежат, мертвые. Туда мы и вас, проклятых!

Из кустов выкатили белый концертный рояль. Оттуда же достали табурет.

– Играйте, маэстро! – не скрывая злорадной улыбки, произнес Ожогин.

– Саня, – шикнул я. – Играй что-нибудь, тяни время!

– Да я не умею! – сквозь зубы прошипел тот.

– На кой черт тогда согласился?

– Да кто же знал-то, что у них рояль в кустах имеется! Словно нарочно!

– Ладно, не ной. Слушай сюда и запоминай. Белые клавиши – целые ноты. Черные – диезы. Две черные клавиши видишь, которые разделены двумя белыми? Перед ними белая – это нота «до». Понял? Хотя бы на одном пальце сбацай им что-нибудь! Сможешь?

– Смогу. А что именно?

– «Раммштайн» фигачь! – прыснул от смеха Макс.

– Смешно тебе?! – разозлился Саня.

– «Катюшу» играй! – отвесив подзатыльника Максу, сказал я. – Ноты знаешь?

– Знаю.

– Тогда давай!

Саня сел на табурет, тюкнул пальцем по клавише. Звук получился дребезжащий. Саня сморщился.

– Играй! – зашипел я.

Саня начал медленно наигрывать одним пальцем мелодию «Катюши». Получалось кривовато, но мотив узнавался. Проиграв первый куплет, Саня решил усложнить задачу, добавить мелодии немного басов. Левой рукой начал лупить по клавишам большой октавы, правой продолжая выводить рисунок песни на первой октаве. А потом, вдруг почувствовав уверенность в своих силах, пианист-самоучка рубанул аккорды. Получилось грозно, почти по-металлически.

Конвоир, который охранял нас, начал себе под нос напевать слова песни.

Макс ткнул меня в бок.

– Чего? – спросил я.

– Пой!

– Зачем?

– Глядишь, и нас не расстреляют, а на каторгу сошлют.

Макс поднял с земли обломок стула и начал им настукивать ритм. А я запел.

Не сказать, что получилось похоже, но горланил я во всю мощь, так, что звенели невыбитые окна дома культуры. Сходство, конечно, было, но наш кавер больше тяготел к «тяжелому» стилю. Бойцам, однако, такая интерпретация показалась весьма интересной: многие даже начали хлопать в такт, кто-то подхватил слова песни.

Я вдруг почувствовал, как меня начинает прошивать мощная энергетика этих ребят. Такое редко бывает на концертах, а если и случается, то не в таких концентрациях. Тут я буквально ощутил, как по моим волосам пробегают разряды.

Я глянул на парней и вдруг понял, что они в большинстве своем совсем еще юны, некоторым было не больше восемнадцати лет. И как я сразу этого не заметил? Словно на их юные лица натянули маски стариков, а теперь, едва зазвучала музыка, они вновь стали теми, кем были изначально. Война смяла их, лишила детства, но не уничтожила, наоборот, закалила и превратила в кремень. Потому что они не сдались, а встретили опасность, глядя ей в глаза.

Я допел и замолчал. Саня тоже перестал играть. Кажется, он почувствовал то же, что и я.

Ожогин молчал, глядя на нас. Потом, начав хлопать в ладоши, произнес:

– Не будь сейчас войны, я бы к вам на должность конферансье пошел! Такую бы гастроль устроили!

Я не смог сдержаться – рассмеялся. Следом Макс, Саня, Лева. Лишь Админ стоял, ничего не понимая.

– Воздух! Воздух! – раздался крик с крыши ДК.

Я посмотрел вверх и обомлел…

На горизонте виднелись черные точки, стремительно приближающиеся к нам. «Мессершмитты».

– Носов! – рявкнул Ожогин.

– Я!

– Этих, – он указал на нас. – Запереть в сарай! А потом дуй к Павлову – пусть срочно доложит обстановку в штаб! Да живо! Чтобы пулей!

– Есть!

Ожогин побежал в сторону, попутно раздавая приказы.

Нас же повели в сарай. Кажется, казнь откладывалась.

– Слушай, Носов, а Носов, а если нас в этом вашем сарае накроет снарядом, как ты жить с этим будешь?! – попробовал я подначить солдата.

Тот только ткнул дулом винтовки между лопаток:

– Топай, а то действительно накроет!

«Мессеры» приближались. Гудение винтов все громче. Казалось, так может гудеть потревоженный улей, если в него предварительно засунуть голову.

– Ну, ты же, блин, Носов. Как детский писатель…

– Не знаю таких, топай, давай! – хмыкнул солдат.

– Да как же… «Незнайка» – его все знают, а «Веселую семейку» в школе даже проходят.

– Лех, – зашептал в ухо гитарист.

– Что?

– Он не знает Носова.

– Это почему? Он же вроде как современник у них должен быть, – не врубился я.

– Не, он в годы войны вообще фильмы снимал. Все остальное – позже написал… «Семейки», «Незнаек», «Витю Малеева», «на Луне» и прочее.

– Да?!

– Да, – подтвердил Лев. Вот чего у него было не отнять, так это глобальных познаний в истории. Хотя, конечно, с Носовым он меня удивил. Не думал, что он имеет представление и про писателей тоже.

– Что вы там шепчетесь, побег задумали? – солдат опять ткнул меня между лопатками.

– Не, мы тут «Незнайку» обсуждали. Оказывается, ты позже узнаешь. Детям на ночь будешь читать.

Парень улыбнулся:

– Если вернусь… Мы с женой хотели детей, но не успели… Война, чтоб ее!

Шутить сразу расхотелось. Мы были на реальной войне, в мясорубке которой погибли миллионы советских граждан. Не факт, что этот вот Носов ее переживет, так что шутить, наверное, об этом и не стоило.

– Сюда, – показал солдат на сарай.

– И что нам тут делать?

– Ждать распоряжения командования. Заходите, некогда уже! – солдат посмотрел на небо, когда раздался первый взрыв. За истребителями шли бомбардировщики.