В пять часов утра король сошел вниз, чтобы проверить посты Национальной гвардии, и остался доволен. Но проверка, проведенная спустя всего лишь час, произвела на него плохое впечатление. За такое короткое время Петион сумел-таки заменить верных гвардейцев солдатами, поддерживающими бунтовщиков. И более того — он вызвал к себе Манда, командира гвардейцев, готовившего оборону дворца, под предлогом того, что им необходимо посоветоваться. На самом деле мэр намеревался отобрать у него приказ, переданный им самим накануне, — оборонять Тюильри до последней капли крови. Этот приказ повредил бы ему в глазах тех, кто вот-вот должен был захватить власть. И маркизу де Манда пришлось ехать в ратушу — он вынужден был подчиниться мэру.

В семь часов утра, когда лучи солнца заиграли на лепестках роз во все еще прекрасных садах и проникли в покои, где уже давно погасили свечи, стало известно, что марсельцы подняли жителей пригородов и ведут их в атаку на Тюильри. Стало известно и то, что комиссары, избранные из числа руководителей сорока восьми округов Парижа, составили так называемый Совет Коммуны, вызвали к себе Манда, казнили его и теперь его голову, насаженную на пику, носят по всему Парижу. Петиону удалось изъять у него злополучный приказ, и оборона дворца была обезглавлена во всех смыслах этого слова. Верными оставались только швейцарцы, но не все они говорили по-французски…

Когда раздались первые выстрелы и послышался рев надвигающейся толпы, Редерер принялся за выполнение задачи, которую сам себе поставил. Он должен был уговорить короля вместе с семьей явиться в Национальное собрание, чтобы попросить защиты у закона. Редерер действовал из лучших побуждений. Он не знал, что Национальное собрание уже покинули депутаты правого толка и там остались лишь злейшие враги монархии. Атакующие уже захватили Триумфальную арку Карусель — парадный вход в Тюильри, — а король по-прежнему не желал стрелять в свой народ.

Во дворце царило тревожное возбуждение. Дворяне, собравшиеся накануне, рвались в бой, и доносящийся снаружи шум только подпитывал их храбрость. Король отправил гонца в Национальное собрание, олицетворяющее закон, обращаясь с просьбой к его представителям прибыть в Тюильри и восстановить порядок. Посланец не вернулся. Второго постигла та же участь. Тогда Редерер отправился к королю:

— Сир, — сказал он, — опасность неотвратима. Власти бессильны, оборона невозможна. Ваше величество и вся королевская семья подвергают себя огромному риску, так же как и все находящиеся во дворце. У его величества нет другого средства предотвратить кровопролитие, кроме как самому явиться в Национальное собрание.

— Явиться в Национальное собрание, которое делает вид, что ничего не слышит, и уже, должно быть, расправилось с нашими посланниками? Вы желаете смерти короля, сударь? — взволнованно воскликнула Мария-Антуанетта. — Я уже не говорю о наших защитниках, которые потеряют свою последнюю опору.

— Если вы противитесь этому, мадам, — ответил ей прокурор, — то вы будьте готовы взять на себя ответственность за жизнь короля и ваших детей. Для большей безопасности вы будете сопровождать короля и вашу семью. Я, разумеется, пойду с вами, чтобы гарантировать вашу безопасность. Народу незачем будет штурмовать дворец, и вы сможете сюда вернуться, когда все немного успокоится.

— Вы так думаете? А я уверена, что если мы покинем Тюильри, то никогда больше не вернемся сюда. Эти люди требуют нашей смерти! Неужели вы не слышите?

— Нет, мадам, — неожиданно мягко ответил ей прокурор. — Они просто боятся, что с ними жестоко расправятся. Как только вы окажетесь под защитой закона, вам нечего будет больше бояться.

Редерер искренне верил в то, что говорил. Он больше всего на свете хотел спасти и народ, и короля. Не следовало забывать о войсках герцога Брауншвейгского, способных привести свою угрозу в исполнение. С другой стороны, нельзя было дать королю выиграть. Редерер не желал монархии, ни абсолютной, ни ограниченной. Но ему пришлось употребить все свое красноречие. Людовик XVI молчал, размышляя.

— Сир, — обратился к нему Редерер, — у меня не осталось больше сомнений. Представителям Национального собрания помешали прийти к вам. Следовательно, вашему величеству надо самому отправиться туда…

— А если Национальное собрание уже в руках мятежников, что тогда будет с королем? — воскликнул д'Эрвильи, командовавший обороной дворца. — Здесь его величество среди своих подданных, своих швейцарцев…

— Не стройте иллюзий, барон! Оборона невозможна, если вы только не хотите устроить кровавую бойню. Подступы к дворцу уже заняты. Королю и его семье грозит смертельная опасность. Его величеству необходимо покинуть Тюильри. Национальная гвардия обеспечит безопасность его пути до Манежа, где заседает Национальное собрание…

— Но, поступив так, мы бросим сотни отважных и благородных людей, поспешивших к нам на помощь! — воскликнула королева.

— Если вы не согласны с моим предложением, мадам, — сурово произнес Редерер, — вы будете в ответе за жизнь короля и ваших детей. Народ сильнее, он сметет все…

С криком ужаса королева упала в кресло, закрыв лицо руками.

— Вы недооцениваете силы, защищающие дворец, — вмешался в разговор де Бахманн, полковник, руководивший швейцарцами. — Здесь множество людей, которые горят желанием сражаться, и поверьте мне, бунтовщикам не так-то легко будет справиться с моими парнями. Это настоящие солдаты! И пушки готовы стрелять.

— Я знаю об этом, поэтому и говорил о кровавой бойне. И потом, вы тоже, как мне кажется, не представляете истинного положения дел. Я согласен, было бы красиво, достойно, по-геройски оказать сопротивление, умереть на руинах дворца, но это практически невозможно.

— А я повторяю, что мы должны сопротивляться.

— Бессмысленно! Чем вы можете ответить нападающим? Ваши пушки, наверное, уже разбиты. А солдаты, за исключением ваших, будут брататься с народом и не воспрепятствуют убийству монархов. Даже монсеньора дофина не пощадят.

Это мрачное предсказание вырвало новый крик ужаса из груди королевы. Ее супруг повернулся к ней и прошептал:

— Лучше будет уступить и таким образом выиграть время. Это необходимо, чтобы успела прийти помощь. — Король выпрямился во весь рост и объявил:

— Мы последуем вашему совету, сударь, и отправимся в Национальное собрание. Я надеюсь, что это проявление нашей доброй воли успокоит всех.

Раздались разочарованные возгласы, но король только улыбнулся:

— Успокойтесь, мессиры! Я хочу, чтобы народ понял — я не враг своему народу, каковым меня пытаются представить. Вы будете защищать дворец в наше отсутствие.

— О нет, сир, — воскликнул темноволосый молодой человек. — Мы последуем за вами. И, клянусь честью де Ларошжаклена, никто не приблизится к королевским особам!

Мария-Антуанетта улыбнулась, глядя на юное одухотворенное лицо, слушая полный отваги голос.

— Оставайтесь здесь, мессиры, мы вернемся. Я полагаю, господин Редерер нам это гарантирует?