— Нет, я не буйн.., не буйнов, — запутался Серж, — словом, после одного коктейля, как, впрочем, и после десяти, мои реакции мало меняются.

Я ухмыльнулась и пожала плечами. Хвастун. У всех меняются, а у него — нет.

— Кэти, какую радиостанцию вы предпочитаете? — Серж включил приемник и крутил колесико настройки.

— «Радио ретро». Там у дикторов сладкие до приторности и оптимистичные до восторженности голоса, а песни все старые, проверенные, рекламы мало.

Я помогла отыскать на шкале радиостанцию. Как раз передавали концерт по заявкам «Желаю вам» — народ пишет пространные хвалебные письма о своих близких, поздравляет их по случаю дней рождения, свадеб и прочих семейных дат. Отгремела песня «Что тебе подарить?» в исполнении Караченцова, и диктор взялась за следующее послание:

«Как приятно читать письма, за каждой строкой которых чувствуется искренняя любовь, большое чувство уважения, верность и искренность отношений. Именно такое письмо мы получили от Ольги Яковлевны Чудиновой. Вот что пишет она о своем муже Анатолии Евгеньевиче: „Это удивительно чуткий и преданный человек, прекрасный отец и верный друг. Я благодарна своему мужу за прекрасные слова, которые он не устает говорить мне, за его честность и верность нашей любви. Он много времени проводит со своей больной мамой. Ездит на другой конец города и дежурит ночами у ее постели…“

У меня задрожали руки. Кубики льда стали ударяться о стенки стакана и звенеть.

«Верный» Анатолий Евгеньевич Чудинов — это мой многолетний любовник Толик. У него сегодня день рождения, который он отмечает в кругу семьи. А завтра придет ко мне, получит в подарок футболочку, я ее купила взамен той, что отдала Сержу. «Больная мама» — это, очевидно, и есть я. Не рядом, а в моей постели он проводит бессонные ночи.

Жена Толика посредством слащавого голоса дикторши расписывала его достоинства — как по щекам меня хлестала.

— Кэти, что с вами? — Серж забрал у меня стакан и поставил на стол.

«Передайте для моего дорогого мужа, — продолжала читать письмо диктор, — песню в исполнении его любимой певицы Аллы Пугачевой».

— Аллы Пугачевой, — кивнула я машинально. Толику действительно нравится эта певица.

— Кто такая Алла Пугачева? — спросил Серж.

— Жить в нашем обществе и не знать, кто такая Алла Пугачева? — успела я поразиться на последних секундах перед взрывом рыданий.

Я стала плакать сразу навзрыд, без разбега мелких всхлипываний. Какая пошлость! Мы пять лет обманываем его жену!

Она живой, нормальный человек, с руками, ногами и чувствами. Я же представляла ее каким-то неизбежным существом — вроде начальства, семью Толика — чем-то обязательным, вроде работы. Она его любит, а он врет. Дети его любят, а он врет. А я?

— Я самая настоящая дрянь! — вырвалось у меня.

Слова потонули в плече Сержа. Он уже пересел ко мне, обнял и тихо гладил меня по голове.

— Вы замечательный человек.

Серж не призывал меня успокоиться, только крепко держал, чуть покачивал, как качают детей, тянул тихо «ч-ч-ч-ч», отвечая на мои выкрики.

— Я дура набитая, идиотка, шизофреничка…

— Вы очень разумная…

— Безвольная тряпка…

— Очень волевая и смелая девушка…

— Вся жизнь испорчена…

— Она у вас еще впереди…

— Боже, как не стыдно!

— Неужели столь большой грех не знать, кто такая Алла Пугачева?

Что он несет? При чем здесь Серж с его провалами в памяти? Я слегка отстранилась от него и, продолжая всхлипывать, возмутилась:

— Я не дура набитая и не шизофреничка.

— Надеюсь, вы это говорите как врач, — улыбнулся Серж. Он по-прежнему не отпускал меня из своих объятий.

— И не безвольная кукла.

— Сейчас особенно заметно.

— У меня нормальная жизнь.

— Вы умеете доказать это самой себе.

Я попыталась высвободиться из его объятий, но Серж не отпустил меня. И правильно сделал. В этот момент Алла Пугачева затянула особенно пронзительно и проникновенно: «Любовь, похожая на со-оон, счастливым сделала мой до-о-ом…»

Я представила себе жену Толика, которая сейчас с нежностью смотрит на мужа и млеет от счастья.

Со стоном я рухнула на грудь Сержа, разразившись новым истерическим приступом.

Он носил дома дорогие клетчатые рубашки из тонкой фланели. Они прекрасно впитывали влагу. Такой же рубашкой я перевязывала собаку, когда она попала под машину.

Теперь мягкая ткань поглощала мои слезы, количество которых стремительно вело к обезвоживанию.

Справедливости ради надо сказать, что рыдала я не только из-за обманутой Ольги Яковлевны Чудиновой и ее мужа-пройдохи.

Оплакивала жесточайшее разочарование в самой себе. В глубине души я всегда считала себя очень честной и порядочной женщиной. Правильность была развита во мне, как и в тете Капе и в маме, до ханжества. Как же! Они хранили верность отсутствующим мужьям, а я Толику не изменяю, другим мужикам глазки не строю, заигрывания пресекаю. Но теперь я увидела себя совершенно в другом качестве — подъедалы с чужого стола. Питаюсь объедками и строю из себя высокоморальную особу.

Сделанное открытие походило на психическую катастрофу в отдельно взятом организме. Как у бездарной певицы, вдруг обнаружившей, что жидкие хлопки из зала она принимала за бурные аплодисменты. Как у скульптуры, считавшей себя произведением искусства, а на самом деле…

— На самом деле я не Венера Милосская, а Девушка с веслом. Садово-парковый дизайн.

Выдав это горькое умозаключение, я залилась пуще прежнего. Серж чмокнул меня в макушку и принялся утешать:

— Кэти, я не знаю, почему вы плачете. Но уверен, что ошибаться вы можете только на собственный счет. То есть другим вы простите любые недостатки, а себя судите очень строго. Кэти, не нужно выставлять себе оценки. Низший балл по поведению имели многие выдающиеся люди. А Венера Милосская — она же безрукая…

Моя мысль ускакала вперед, и о скульптурах я забыла. Подняла голову и с удивлением посмотрела на Сержа, словно это он выдает поток сознания.

Серж отечески поцеловал мой лоб и снова упаковал мою голову у себя на груди. Он понес какую-то ерунду, чушь, которую говорят детям: плохие дяди обидели нашу маленькую девочку, мы накажем плохих дядь…

То ли потому, что менее всего можно было ожидать подобные речи от Сержа, то ли потому, что именно эта несуразица оказалась бальзамом для моей израненной души, но я затихла.

* * *

Описывая дальнейшие события, мне хочется украсть фразу из дамских романов, вроде такой: «Жаркая, страстная волна захватила ее, и она не могла сопротивляться».