Финляндского полка отличались особой кровопролитностью, так как мертвые души юридически заканчивали свой век в ближайшем к их установлению бою, задним числом, дабы не слишком обижать полковую экономию.

Как верить после того официальной отчетности? Если в количестве наличных людей не было твердой уверенности, то еще большая неясность заключалась в определении количества лошадей в полку. Оказывается, их можно было считать различным образом. С интендантства фураж или фуражные деньги требовались на полный штат полка; кроме казенных лошадей, полк имел около сотни своих полковых лошадей, представлявших его частную собственность; но в казенных лошадях полк показывал большой некомплект, требуя от государства его пополнения; государство на лошадей было несравненно экономнее, чем на людей; пополнения лошадей поступали очень скудно, и некомплект все рос. Убыль казенных лошадей была тем значительнее, что каждая павшая полковая лошадь в момент составления акта о ее падеже становилась немедленно казенной; в обозе руководствовались убеждением, что человеческая мудрость начинается с установлением различия между казенным и полковым имуществом, и что полковая лошадь должна быть на войне бессмертной, так как если она сдохнет, то как доказать, что сдохла не казенная лошадь? Я незнаком с нашими ветеринарными отчетами на войне, но убежден, что в основе их лежат совершенно ложные данные.

После Луцкого прорыва, осенью 1916 г., положение было таково: полки имели от 75 до 100 % сверхкомплекта лошадей, а показывали некомплект около 50 %, чем ставили высшие штабы и Брусилова перед тяжелой проблемой – способны ли мы еще вести подвижную войну, при таком катастрофическом положении с лошадьми. Я также не смог стать в этом вопросе на государственную точку зрения, так как тайный сверхкомплект лошадей был нужен мне для многих целей – в том числе для запряжки 8 нештатных австрийских пулеметов, чтобы довести количество пулеметов в полку до жизненно необходимого максимума – 32.

Но зато в другом вопросе я оказался на высоте положения. Древинг мне заявил, что он затрудняется указать мне и точное количество полковых лошадей, так как нелегко установить, какая лошадь полковая, а какая – собственная офицерская. Несколько лошадей в полку осталось после офицеров, зарытых в сырую землю; несколько лошадей были взяты полком, когда в Восточной Пруссии сквозь его охранение прорвался немецкий разъезд; окруженные нами, всадники были перестреляны; лошади также были поранены, но потом частью выздоровели; участвовавшие в этом эпизоде ездят теперь на них и считают этих лошадей, по-видимому, своей собственностью, ибо еще Спиноза[29] сказал, что военному не следует рассчитывать на другое вознаграждение, кроме добычи. А что может быть более законной добычей, чем отбитая из-под неприятельского всадника лошадь. Некоторые лошади, явно Тракененского завода – почти жеребята, приобрели себе в полку хозяев, по-видимому, менее воинственным путем. Вопросы темные и сложные. Я разрешил их так: довольствие лошади на войне обходится около 30 рублей в месяц, 360 рублей в год. Каждый офицер, представивший мне ясные доказательства, что он заплатил полку в течение 10 месяцев 300 руб. за фуражное довольствие лошади и собирается в будущем платить по 30 рублей в месяц, признается мной собственником одной лошади; все же прочие лошади, кормившиеся на полковой счет, являются собственностью полка и продолжают оставаться во временном личном пользовании их владельцев. После такого разъяснения неполковыми лошадьми оказались только мой верховой конь, да еще один Тракененский жеребенок, к которому хозяин сильно привязался.

Одной из существенных причин, вызывавших увеличение неофициального полкового обоза, являлась полная беззаботность высших штабов относительно позиционного имущества. Занимая участок укрепленной позиции, полк нуждался в перископах, пистолетах для стрельбы светящимися пулями, стальных щитах, больших лопатах и кирках, продольных пилах для пилки досок под нары и для бойниц, железных скобах для скрепления бревен в перекрытии блиндажей, дверях и небольших застекленных рамах для окошечек землянок; если дело происходило зимой – в чугунных плитах для устройства маленьких очагов для разогревания кипятка, в керосиновых лампочках и пр. и пр. А высшее начальство отпускало только проволоку; остальное имелось, поскольку об этом заботился сам полк. В августе 1915 г. полковой обоз был еще очень скромным; в полку имелось свыше трех десятков стальных щитов, весом каждый около 30 кг. Для перевозки щитов средств не было. От Вилькомира и до Крево каждая рота несла свои 3–4 щита на руках. Переходы правда были не слишком велики, но зато сплошь ночные; тяжело было смотреть, как два стрелка, помимо своего нормального снаряжения, шествовали, взвалив на свои плечи концы палки, к середине которой подвязывался щит. Хорошим показателем стремления стрелков сражаться было то, что роты ценили эти щит; серьезная дисциплина полка объясняет то, что большая часть этих щитов уцелела, несмотря на длинный путь. Впоследствии я мог выделять повозки для перевозки добавочного позиционного груза. Последний со временем так разросся, что в момент Луцкого прорыва обоз II разряда полка шел перекатами; не имея возможности поднять все имущество полка сразу, он возвращался назад за оставленными вещами, и каждый переход совершал в два приема.

Если бы русские войска не были вынуждены ездить в Тулу со своим самоваром, если бы штабы корпусов представляли не сборище бюрократов, а действительно вели позиционное хозяйство, количество полкового обоза можно было бы сократить на 40 %.

Неуклюжесть полка, не имеющего никакой оседлости и таскающего за собой огромное имущество, иногда ненужное ему в данный момент операций, невольно наводило на мысль о том, чтобы нанять в дальнем тылу, в 200–300 км от фронта, хороший домик или амбар и складывать там до поры до времени лишние тяжести. Это делалось некоторыми полками, но не разрешалось. 6-й Финляндский полк такого склада не имел. Все полковое имущество, оставленное им в Фридрихсгаме, до винного склада офицерского собрания включительно, к великому содроганию кадровых офицеров, было реквизировано с составлением соответствующих описей сформированным там запасным батальоном.

Если бы полкам было разрешено устройство складов, то нет сомнения, что полковые патриоты исподволь начали бы обращать излишки денежной экономии полка в вещевые запасы, ценные для того периода, который должен следовать за демобилизацией. Громадные экономические суммы, выброшенные на рынок, совершенно дезорганизовали бы его и отвлекли бы работу промышленности от удовлетворения нужд, вызванных войной. Итак многие полки завели например по третьему комплекту инструментов для духового оркестра. Никогда производство музыкальных инструментов в России не работало так напряженно и не поглощало столько меди, как во время войны. Алексеев только осенью 1916 г. раскачался скостить со счетов всех полков по сотне тысяч рублей – мероприятие необходимое, но запоздалое; все полки ожидали его гораздо раньше и заблаговременно занимали оборонительное положение, переводя экономические суммы в имущество, хотя бы и