Для тех, кто владел ситуацией, наличие трупа говорило о многом: Подветренная знала немало, но не болтала, даже несмотря на то, что находилась под защитой таверны Мамаши Беко — грязного полуразрушенного здания с открытыми дверями, в которое можно было свободно попасть прямо с моста через Белую Лошадь. В разговорах там упоминался всего лишь один единственный факт: с охранниками на мосту вот уже третий раз на неделе случилась беда, после чего раздавался всеобщий мрачный смех.

Новость быстро достигла Лабиринта, находящегося на другом берегу, и вызвала у людей скорее озабоченность, чем радость. Одни тут же покинули «Распутный Единорог», разнося весть о происшедшем; другие заказали еще вина; а если и были желающие посплетничать о том, что означает эта цепь убийств, то делали это в очень укромных уголках, беспокойно озираясь. Те, кто покинул трактир, сделали это с искусством рожденных в Лабиринте, выбирая окольные пути, ежась под взглядами нищих на улицах, мальчишек и стариков, которые опять вернулись на свои посты, пустовавшие все то недолгое время, пока на мосту стояли охранники.

Новости еще не достигли тех странных кораблей, что качались на ветру в гавани Санктуария, и блестящих роскошных покоев Кадакитиса, развлекавшегося в эту ночь в своем Дворце, который, не понимая больше того, что ему положено было понимать, не мог даже предположить, насколько дрогнули устои, поддерживающие его безопасность. Хотя донесение о случившемся довольно быстро дошло до штаб-квартиры пасынков в Санктуарии. Получив рапорт, их командир пребывал в состоянии полной неопределенности. Звали его Долон. Критиас оставил его за старшего, когда пасынки отряд за отрядом уходили на северную войну. — Ты получил все, что тебе необходимо, — сказал напоследок Критиас. Теперь Долон, отвечающий за все, что произошло, сидел, слушая первые удары дождя о стену, и размышлял о том, стоит ли ему рисковать. Долг командира, обязанности которого он выполнял, требовал от него немедленно послать на мост отряд, чтобы забрать до рассвета оставшееся на мосту тело.

Но гораздо больше его интересовал исчезнувший охранник. Что же могло случиться со Стилчо; может быть, он прыгнул в реку или убежал, а, может, его увезли живым, чтобы вытянуть из него секреты, и теперь он медленно и мучительно умирал под пытками. Дом, стоящий возле моста, был сожжен и превращен пожаром в выгоревшую коробку. Но уничтожение притона нищих и не сколько трупов не решили проблему, а только сделали ее еще более безнадежной.

Он услышал шаги около дома, шлепающие по дождевым лужам. Кто-то постучал во входную дверь и она со скрипом отворилась. До него долетели обрывки разговора, который вели между собой охранник и пришелец, впущенный в дом. Потом охранник подошел к двери, ведущей в его кабинет и легонько постучал.

— Господин, пришел Мор-ам. — Дверь открылась, и охранник пропустил человека, за которым посылал Долон, вернее обломки человека. Когда-то очень красивого… по крайней мере, так о нем говорили. Глаза юноши не были затронуты шрамами и горели темным огнем из-под черных бровей. Да, незабываемые глаза; незабываемые до самой смерти.

Командир указал на стул, и «ястреб», прихрамывая, тотчас же проковылял к нему и сел, не отводя пристального взгляда. Нос его был сломан, и след перелома проходил прямо по переносице; прекрасный рот остался неповрежденным, только, время от времени, подергивался от неуправляемого тика, что могло напугать собеседника. Положение Мор-ама среди пасынков было незавидным.

— Сегодня вечером на мосту через Белую Лошадь, — сказал Долон низким и мягким голосом, сразу же переходя к делу, — был заколот человек. Как это произошло? Я хотел бы знать.

Тик стал более заметным, захватывая левый глаз, рядом с которым заканчивался шрам. Руки юноши также начали подергиваться, пока ему не удалось свести их и сцепить вместе, чтобы успокоить дрожь. — Пасынок? — Безразлично спросил Мор-ам хриплым голосом — связки, видимо, тоже были повреждены огнем.

Долон кивнул и сделал паузу, гораздо более продолжительную, чем требовалось.

— Это могут быть они, — сказал Мор-ам, поднимая одно плечо и как бы извиняясь за тех, кто искалечил его, сделав таким, каким он стал. — Мост, ты ведь знаешь… они должны приходить и уходить.

— Значит теперь у нас и у масок общие интересы.

— Это одно и т-то же. Маски и пасынки. Для н-них.

Долон на минуту задумался, не глядя в лицо собеседнику, но чувствуя на себе его хмурый взгляд. — Конечно, — произнес он наконец, — для тебя все одинаковы. Разве не так?

— Я н-не б-беру платы с Джабала.

— Ты покупаешь свою жизнь, — прошептал Долон, кладя локти на стол, — у нас. Каждый день своей жизни.

— Ты не такой, как все пасынки.

Теперь во взгляде чувствовалась явная угрюмость, а обезображенное лицо тронула мимолетная усмешка.

— Я не люблю терять своих людей, — произнес Долон. — И мне пришло в голову, маска, что мы могли бы найти применение и тебе. — Он опять сделал небольшую паузу, наслаждаясь тем беспокойством, которое охватило собеседника, заставив его вспотеть. — Ты знаешь, — продолжал он, — что речь сейчас идет о твоей жизни. Теперь о женщине, маска. Мы знаем о ней. Может быть, ты тоже знаешь. Или узнаешь. Люди Джабала наняли ее только для того, чтобы вывести из игры. Нас она не послушает. Но такой, как ты… может, ты сможешь сказать ей то, что сказал мне… Ради общего дела. Вот и все. Ты знаешь тех, кто ищет тебя? Я уверен, что знаешь. Как уверен, что ты знаешь и то, как они могут поступить. Что нам остается делать? Кто может ответить?

Тик на лице приобрел устойчивый характер, словно пульс. На лбу Мор-ама заблестели капли пота.

— Ну, вот, — сказал Долон, — я хочу, чтобы ты пошел в один дом и передал послание. За тобой будут наблюдать, поэтому ты можешь чувствовать себя в полной безопасности. Поверь мне. Поговори с этой женщиной и расскажи ей, как случилось, что пасынки посылают к ней маску с посланием; что за тобой охотятся — в общем, скажи ей все, что хочешь. Или солги. Это не имеет значения. Отдай ей бумагу.

— Что в ней?

— Тебе любопытно знать, маска? Это предложение о сотрудничестве. Верь нам, маска. Ее зовут Ишад. Скажи ей: нам нужен этот король нищих. И еще скажи ей, что мы потеряли сегодня на мосту одного человека. Может быть он жив. И мы хотим вернуть его назад. Другое дело — ты… хотя я советую и тебе вернуться. Кроме того, советую, если это удастся, не смотреть ей в глаза. По-дружески советую, маска. Все, что говорят о ней — правда.

Мор-ам ушел очень бледным. Скорее всего, до него доходили слухи об этой женщине. Та часть его лица, которая не была обезображена шрамами, покрылась каплями пота. Но по какой-то причине тик прекратился.

* * *

Плащ Хаута развевался от ветра, когда он бежал по улицам Лабиринта. Дождь хлестал в лицо, но он не обращал на это никакого внимания, шлепая по лужам, пока не добежал до двери под лестницей.

Он легонько постучал, услышал внутри какое-то движение, а затем звук отодвигаемого засова. Дверь отворилась внутрь, давая ему путь к свету и теплу, и к женщине по имени Мория, которая быстро втянула его в комнату и стащила с него промокшую одежду. Он заключил ее в объятия, тесно прижимая к себе, все еще дрожа, и все еще будучи не в состоянии перевести дыхание.