— Фёдор Ива… — «нович» как-то позорно проскальзывает. Я занята: лихарадочно инспектирую собственные карманы. А с раной в боку это тот ещё квест!

— Чего? — с надеждой произносит следак. Ой, глазки, глазки блестят! Похоже, что Хучик чует какое-то откровение. А фиг там!

Драматическим жестом достаю из кармана ключи.

— Дома кошка… голодная… скажите соседке, пускай покормит…

К сожалению, подробные инструкции по кормлению кошки приходится опустить — к зданию Следственного комитета наконец-то подъезжает «Скорая». Весьма кстати, потому как с каждой минутой мне почему-то становится гаже и гаже. В принципе, этого и следовало ожидать, потеря крови это вам не хухры-мухры. А что такое «хухры-мухры»? Интересный вопрос. Когда-нибудь я его проясню, если, конечно же, не помру. Но, думаю, это вряд ли. Во всяком случае, несомненных признаков приближающейся кончины — мелькающих перед глазами картин прошлой жизни — я пока что не наблюдаю. Непосредственно в поле моего зрения имеется непривычно-мрачный следак (я как-то привыкла, что он выглядит добрым и сравнительно безобидным, так что теперь даже немного странно) и несколько убийственно-одинаковых врачей в белых халатах. Плюс какая-то мутная, застилающая всё, кроме этих нескольких пятен, мгла.

Медики осматривают мою рану, укладывают на каталку и запихивают в машину. Нож из раны, кстати, опять-таки не вытаскивают, что превращает вроде простую (для здорового человека) процедуру в какой-то аналог извращённого мазохизма. В процессе транспортировки я наконец-то теряю сознание, успев машинально отметить, что мент всё-таки взял ключи. Чую, ждать по приезду незапланированного обыска…

Следующие несколько дней я провожу в больнице. Сначала — в реанимации, где развлекаюсь тем, что, не имея возможности встать с кровати, часами разглядываю потолок. Скучно, нудно, на редкость однообразно, могли бы туда паучка посадить, всё было бы веселее. Но нет, в палате лишь стены, кровать, дверь, окно (что там, мне всё равно не видать) да медицинские приборы, которые жутко мигают/пикают/тикают и самим своим видом ужасно мешают радоваться жизнь. Про утку я вообще молчу, с одной стороны — развлечение, с другой — гадость и мерзость, но куда деваться.

По счастью, вскоре меня переводят в нормальную, человеческую палату с тремя говорливыми соседками (хм, по правде говоря, говорливые из них только две, третья что-то вроде меня, но фоновый шум от этих двух как от трёх), железной кроватью, светлыми стенами и вовсе не резким, но страшно навязчивым запахом дезинфекции. «Неземной» аромат мгновенно заставляет почувствовать себя на приёме у стоматолога. О да, в тот самый неприятный момент, когда ты пришёл, сел в кресло и открыл рот, а где-то там, сзади, коварно позвякивая инструментами, приближается врач…

Не сказать, что я часто хочу к стоматологам (что-что, а вот зубки у меня, как ни странно, хорошие, даже в тюрьме, помнится, удивлялись), но всё равно жутко. Похоже, боязнь дантистов досталась мне с детства — и именно тогда я запомнила, что бесплатный сыр может быть только в мышеловке, а ещё он жутко воняет, издаёт дребезжащие звуки, экономит на наркозе и ставит пломбы цементного цвета,

Ну ладно, не будем об этом, на этом свете есть более приятные вещи. Например, то, что мне наконец-то разрешают читать. Вот так вот лежу на кровати, лениво перелистываю страницы, периодически поправляю ужасно плотно намотанные бинты (затянули так, как будто хотели сделать из меня мумию, но что-то пошло не так) и даже… принимаю многочисленных посетителей.

Первым, конечно же, заявляется Фёдор Иванович — весёлый, кругленький, привычно улыбающийся. Ума не приложу, как эта улыбка ухитряется сочетаться с цепким взглядом бледно-голубых глаз, но ей (улыбке) это вполне удаётся. Похоже, что эта часть мента каким-то неведомым образом существует независимо от остальных.

Сам Хучик явно намеривается взять реванш за свой предыдущий «допрос». Впрочем, никаких ценных сведений он снова не получает, и я почему-то подозреваю, что даже составленный на его ноутбуке фоторобот преступника едва ли поможет найти неудавшихся убийц. Как жаль, что я не смогла разглядеть того типа и могу воспроизвести лишь глаза да узкую полоску кожи между надвинутой до бровей шапочкой и натянутым на нос шарфиком. Глаза как глаза, кожа как кожа, никаких шрамов, царапин и рытвин — ровным счётом ничего интересного, а мерзкий запах к досье не пришьёшь. Да ладно бы с этими двумя колдырями, мне было больно, обидно и страшно, но зла я на них не держу. Правда-правда. Судя по виду, судьба их и так наказала. Авансом. Похоже, что мужикам не хватало на выпивку, и они решили обогатиться за счёт первой попавшейся путницы. Вот интересно, сильно ли им помогли мои двадцать рублей?

Но Хучик, конечно же, так не считает. Мент твёрдо уверен в том, что я таки ухитрилась пронюхать, подслушать или подсмотреть что-то не то, и этим изрядно подпортила планы неведомого преступника. Понаблюдав за неумелыми действиями «неукротимой» уборщицы, зловещий убийца предпочёл не рисковать и нанял двоих мужиков, которые долго караулили возле школы, а после коварно напали…

Не спорю, звучит красиво, и в детективах подобная ситуация происходит каждые двадцать страниц, но в жизни, конечно же, этого не бывает. Неведомому убийце нет смысла тратить на меня свои силы, ведь в реальности я никак не смогу ему повредить. Ну, разве что он побоялся погибнуть… со смеху.

Увидев мою скептическую гримасу, Фёдор Иванович сдавленно кашляет и торопливо прикрывается бумажкой с показаниями (но глазки-то блестят!) после чего, успокоившись, кратко докладывает о состоянии кошки (поела, попила, попела) и прощается. Напоследок, разыграв целый спектакль о «бедном, несчастном, практически умирающем существе», я вымаливаю обещание периодически сообщать мне если не о ходе расследования, то, хотя бы, о новых трупах. Ну что ж, будем ждать…

На следующий день ко мне заявляется целая делегация в лице Катьки, директора и, почему-то, физика. Её представители приходят поодиночке, налетают друг на друга в дверях и смущенно раскланиваются.

Первым изволит заглянуть немного нервный (а, впрочем, в последнее время это его привычное состояние) директор, пространно распинается вроде как служебном долге, при этом говорит больше получаса и в таких мутных выражениях, что я до сих пор не уверена, что именно он хотел сообщить. Одно поняла — что больничный будет меньше моей зарплаты чуть ли не в два раза. Капец, дяденька, куда меньше? С другой стороны, я в это время не работаю. С третьей — уж лучше работать…

Перед уходом Борис Семёнович оставляет на тумбочке грамм семьсот мандаринов (на килограмм это связка не тянет). М-м-м, ням-ням! Дожидаюсь, когда он