– А что случится в январе?

– Наступит легкая жизнь. По крайней мере она станет гораздо легче. Последний платеж за обучен близнецов в медицинском институте будет внесен, мамочка благополучно выйдет замуж. Я должна вырваться отсюда и съездить к ней.

– Кажется, вы собирались резко изменить свою жизнь.

– Я изменю ее, но мне нравится моя работа.

– Постарайтесь полюбить мужчину, это потребует от вас меньших усилий.

Перед Кэт предстал образ Трэвиса. Не прошло дня с момента их знакомства, а она уже не могла выбросить его из головы!

– Ладно. Я сейчас выпишу вам другой рецепт. Надеюсь, это лекарство вернет румянец вашим щекам. Сестра в течение недели будет колоть вам витамин В и брать анализы крови. Начнем сегодня же. Если ваш гемоглобин к концу процедур не повысится, я назначу вам уколы железа. – Доктор Стоун лукаво улыбнулась. – А мои пациентки говорят, что они очень болезненные.

– Ненавижу уколы. – Кэт поднялась.

– Кэти?

Она посмотрела на врача.

– Хорошо, что пока вы не можете забеременеть, – сказала доктор Стоун. – Вы сейчас в неподходящей форме для этого.

– Вы решили обнадежить меня? – дерзко спросила Кэт.

Доктор покачала головой.

– Побольше спите. Ешьте регулярно и хорошо, а я осмотрю вас на следующей неделе.

Ближе к вечеру Кэт встретила Блэйка Эшкрофта на берегу у подножия скалы, поблизости от своего дома, но довольно далеко от центра городка. За спиной Эшкрофта пенился прибой, разбиваясь в ярком и насыщенном свете предзакатного солнца. Вместо того чтобы заняться съемкой, Кэт переключилась на надутого поэта.

– Эшкрофт, – начала она, – я снимаю здесь каждый день на закате уже три недели. Почему вы думаете, что сегодняшние снимки вам понравятся больше других?

– Кэти, детка, в любое удобное для тебя время сфотографируй интерьер моей мастерской. А до тех пор снимай скалы на рассвете, на закате – когда угодно.

Кэт посмотрела на белокурого, синеглазого кобеля, и ей отчаянно захотелось испортить смазливое лицо Эшкрофта. Ему фотографии этой скалы нужны не больше, чем любые другие, сделанные для него за недели. Он просто надеялся соблазнить ее.

Кэт повернулась спиной к поэту и еще раз оценила скалы. Эти изъеденные эрозией камни привлекали взор, но Эшкрофту они совершенно не нужны. И все же эта картина – величественная и захватывающая – безмолвно требовала, чтобы ее оценили и показали всем.

Кэт сбросила с плеч широкие ремни своих сумок и непроизвольно вздохнула от облегчения. С каждым разом казалось, что эти сумки становятся все тяжелее. Осматривая скалу, она рассеянно потерла свои саднящие плечи.

Сегодня Кэт начала работать на рассвете, потом отправилась к доктору Стоун, а затем занималась делами вплоть до настоящего момента. В полдень перекусить не удалось. Кэт в это время висела на телефоне, пытаясь выяснить, почему фотолаборатория выставила ей двойной счет. Дальше дела стали меняться от плохого к худшему, и вот наконец она встретила Эшкрофта.

Кэт хотела, чтобы этот белокурый гад схватил одну из своих многочисленных поклонниц, заполз с ней под камень и наслаждался бы там до бесчувствия. Ведь у Эшкрофта нет никакой причины добиваться единственной женщины к западу от Миссисипи, которой не нравится его поэзия. А ей сейчас нужно быть дома и готовить ужин.

Будь она дома, ей, наверное, удалось бы увидеть Трэвиса и полюбоваться им дольше, чем утром. Кэт снова сосредоточилась на скале и сдвинулась несколько градусов вправо, меняя перспективу обзора. Отсюда в сочном золотом свете камень казался черным бархатом. Растения, цепляющиеся за скалу напоминали золотые скульптуры и излучали что-то таинственное. Сам воздух, казалось, был наполнен алмазной пылью.

Не отрывая взгляда от скалы, Кэт отступила назад и потянулась за сумкой с фотоаппаратами, но ее рука уперлась в бедро Эшкрофта. Не успела она отпрянуть, как Блэйк схватил ее ладонь и прижал к своей промежности.

Кэт вскрикнула от отвращения и попыталась освободиться, но не смогла: Эшкрофт был выше и сильнее.

– Крошка Кэти, – Эшкрофт улыбнулся, – я долго терпел твои милые соблазнительные игры, а теперь трахну тебя, хочешь ты этого или нет. Уверен, мне это понравится.

Кэт поняла, что поэт не шутит. Он вполне способен изнасиловать ее и заявить, что это она его соблазнила.

Кэт быстро осмотрелась, но никого не заметила. Они с Эшкрофтом стояли в глубокой расщелине между отполированными водой гладкими скалами. По одной из скал спускалась лестница, но снизу Кэт видела только ее середину. На этом участке лестницы тоже никого не было. Страх сменился жгучей яростью. Кэт быстро наклонилась и схватила полную горсть песка. Но она не успела швырнуть песком в лицо улыбающемуся поэту. Между валунами, скрывающими нижнюю часть лестницы, показался Трэвис. Еще минута, и он стиснул руку Эшкрофта так, что тот взвыл от боли.

– Мне надо с ним познакомиться? – осведомился Трэвис.

– Нет, – ответила Кэт. – Я и сама предпочла бы не знать его.

– Что ж, это можно уладить.

В прищуренных глазах Трэвиса кипела ярость.

– Можно, Кэт? – спросил он.

– Отпусти его. Теперь он будет вести себя прилично, поскольку убедился, что я не играю с ним и если говорю “нет”, значит, так оно и есть.

Трэвис отпустил Эшкрофта.

– Кто он такой?

– Блэйк Эшкрофт – “восходящая звезда” американской поэзии, – ответила она. – А по-моему, испорченный маленький мальчик. Я делаю иллюстрации к его последней книге.

– Ты делала иллюстрации, похотливая сука, – рявкнул Эшкрофт и вздрогнул, заметив выражение лица Трэвиса.

– Делаю, – возразила Кэт. – Если не веришь, спроси у Харрингтона. Но предупреждаю, если ты попытаешься избавиться от меня таким способом, я подам на тебя в суд и за нарушение контракта, и за попытку изнасилования.

Трэвис изумленно посмотрел на Кэт. Странно, почему Харрингтон сказал, что у Кохран неброская внешность. Ведь Родни не упомянул о ее длинных ногах, соблазнительной груди и об огненных, как осень, волосах.

– Никто тебе не поверит, – бросил Эшкрофт, потирая запястье. – Женщины только и мечтают расстегнуть мне ширинку.

– Но у меня есть свидетель, – заметила Кэт.

Эшкрофт посмотрел на высокого босого мужчину в обрезанных джинсах и выцветшей синей футболке.

– Переросший бродяга с берега, – презрительно процедил он. – Неужели кто-то поверит его словам? Все кончено, крошка Кэти. Финиш, капут, конец.

Трэвис наклонился к Эшкрофту и что-то тихо сказал ему. Побледнев как полотно, поэт недоверчиво уставился на Трэвиса и только шевелил губами. Трэвис ни на миг не отрывал своего холодного взгляда от Эшкрофта.