Наталия вздохнула:

– Ты позвонил не для того, чтобы болтать о мороженом, о чем ты хотел поговорить?

Мне так много нужно было сказать ей и попросить о еще большем, но слова испарились, как вода с горячего тротуара.

– Ничего особенного, – ответил я, – мне просто захотелось услышать твой голос.

Ее горловой смех коснулся моего уха:

– Я зануда, знаю.

– Мне пора тебя отпустить. Во сколько у тебя рейс?

– Слишком рано, – простонала Наталия. – И у меня всю вторую половину дня встречи в Лос-Анджелесе. Увидимся через несколько дней?

– Да, мы этого очень ждем.

Насколько я понимал ситуацию, Наталия была единственным средством выполнить обещание, которое я дал Ракели, когда в последний раз целовал ее безжизненное тело.

«Я обещаю, что дети будут в безопасности».

Пять лет назад

22 июня

В два часа сорок пять минут я нашел Имельду именно там, где рассчитывал: она работала за своим ноутбуком в «Ла-Пальма». Из ресторана на веранде гостиницы «Каса-дель-Соль» открывался лучший вид, чем из всех номеров отеля. Тихий океан расстилался до самого горизонта, и бриз, налетавший с воды и шевеливший листья окружающих пальм, всегда был приятным. В такие дни, как сегодня, когда в воздухе пахло древесным дымом, а от жары начинали потрескивать брови, моя рубашка к полудню обычно промокала от пота. На свободной рубахе небесно-голубого цвета, в которую я переоделся всего лишь час назад, уже появилось пятно пота на спине, в том месте, где я прижимался к кожаному сиденью автомобиля.

Имельда каждый день обедала в «Ла-Пальма». В одно и то же время и за одним и тем же столиком. Она часами сидела за едой, встречалась со служащими и работала с таблицами. Я доверял Имельде не больше, чем Томасу, то есть мое доверие приближалось к нулевой отметке. Никакого доверия. Но в одном я мог на нее положиться, это было ее расписание. Ему Имельда никогда не изменяла.

Я прошел через лабиринт столиков и встал напротив нее, спиной к океану. Она быстро печатала на ноутбуке, в ухе Bluetooth, брови сведены. Имельда была в белой шелковой блузке и одной из своих суперпрямых облегающих серых юбок. Каждый день она надевала однотипный наряд, как и в тот день в больнице, когда она назвалась моей сестрой.

«Черт побери».

Вот так, я снова разозлился на нее.

Мои глаза были прикрыты линзами темных очков, и я посчитал про себя до десяти, глядя, как сёрфер исчезает на спуске с волны, потом постучал костяшками пальцев по столу, чтобы привлечь внимание Имельды. С этим пора покончить.

Она подняла глаза с выражением удивления и нетерпения. Потом ее глаза расширились.

– Карлос! Что ты здесь делаешь?

Имельда встала, схватив со стола шариковую ручку. Она перекатывала ее между пальцами и улыбалась.

– Я получил от тебя сообщение. Что такого важного ты не можешь сказать мне по телефону?

– Sí, sí, конечно. – Она указала на кресло рядом со мной. – Садись, пожалуйста.

Я демонстративно посмотрел на часы, потом сел, расставив колени и положив локти на ручки кресла. Ноги дернулись.

Имельда вернулась на свое место, щелкнула ручкой.

– Как мальчики?

Мои глаза сузились, когда я посмотрел на эту ручку. Имельда держала в руке похожую ручку, раздражающе щелкая ею, когда объявила, что она не моя сестра, а я не Карлос. Между ее рыданиями и нервным щелканьем я мучительно долго вытаскивал из нее всю историю. Возможно, мне только показалось, или время действительно замедлилось, я не мог понять. Вся та неделя помнилась смутно.

Оглядываясь назад, я думаю, что всегда подозревал, что она что-то от меня скрывает. Редкие сны об Эйми и мое навязчивое желание написать ее лицо. Одно это могло бы стать достаточной причиной для того, чтобы понять, что что-то не так. Я долго ни о чем не спрашивал, потому что восстанавливался после травм, влюбился в Ракель, заботился о сыновьях, жил обычной жизнью. Но это были лишь оправдания. На самом деле я боялся. И из-за этого испытывал еще большее отвращение к самому себе.

Я провел ладонью по влажному затылку.

– Мальчики отлично. Они гостят у семьи Силва.

Имельда прокрутила ручку, как пропеллер самолета. Ее губы приоткрылись. Имельде хотелось задать больше вопросов о мальчиках, но подошел официант. Он предложил меню.

Я отказался.

– Ты уверен? Диего готовит очень легкое восхитительное блюдо – севиче из морского языка с лимоном. Идеальный вариант для такого ужасно жаркого дня. – Она обмахнула шею папкой с документами.

Я покачал головой:

– Мне нужно уйти через двадцать минут. Через час приземляется самолет Нат. – Имельда отпустила официанта, и я удивленно посмотрел на нее. – Почему все-таки ты работаешь здесь?

Она пожала плечами:

– Привычка. Как поживает Наталия?

– Хорошо.

Она летела сюда по делам, но планировала остаться на несколько недель. Наталия всегда проводила летний отпуск с нами.

Имельда вздохнула, зная, что никаких деталей она от меня не узнает.

Официант вернулся с капучино, который она заказала еще до моего прихода. Он поставил чашку и блюдце рядом с ее ноутбуком, слегка поклонился и ушел. Имельда надорвала пакетик с тростниковым сахаром. Она подняла чашку, подула на пенку и отпила, проверяя температуру.

Я дернул коленом и постучал пальцами по подлокотнику.

– Томас подписал бумаги.

Я застыл.

– Когда?

Она сделала еще глоток и поставила чашку.

– Прошлой зимой. Дела в гостинице идут лучше, чем два года тому назад.

Это было частью ее сделки с Томасом. Она изображала мою сестру, пока я восстанавливался физически, и перехватывала любой интерес, который я проявлял к тому, чтобы узнать, кто я на самом деле. А Томас дал ей взаймы денег, но при условии, что его имя будет вписано в документы о собственности.

Имельда сохранила свою гостиницу, а я получил отличную няньку.

– Он до сих пор посылает тебе чеки? – Томас еще и платил ей.

– Да. Но я перестала обналичивать их больше года назад.

– Почему он продолжает их посылать?

Имельда отпила капучино.

– Думаю, из чувства вины. Он ненавидит себя за то, что сделал с тобой.

Я не знал этого наверняка. Я не говорил с ним с того момента, как он уехал из Пуэрто-Эскондидо, это было в декабре.

– Томас сейчас под следствием за инсценировку твоей смерти. Полагаю, твоя подруга Эйми сообщила о том, что ты жив, когда добивалась судебного запрета для него.