они не осмелятся напасть на целую партию. Нас много, и в этом наше спасение.

В эту ночь Райвл впервые расставил часовых.

До этого места прерия была безжизненной. Любая стайка вспорхнувших куропаток или голубей тут же оказывалась в котле. Каждый день люди высматривали буйволов, рассказы о которых будоражили сознание. Вдруг кто-то крикнул:

— Буйволы, их тысячи!

Не теряя ни секунды все схватились за ружья и понеслись.

Когда пыль от копыт рассеялась, Либби поняла, что обоз остался практически без защиты.

Иден и Блисс беззаботно играли камешками, сидя в тени фургона, и Либби решила набрать «чипсов» для костра. Она держалась поближе к дороге, чувствуя каждый запах и прислушиваясь к каждому шороху. Издали донеслись крики и топот. Она наклонилась, чтобы поднять мешок, а когда выпрямилась, то увидела трех индейцев, разглядывающих ее.

Она слышала, что индейцы утаскивают белых женщин и берут их в жены. Было бы лучше, чтобы ее убили сразу или сняли скальп.

Либби старалась сохранять присутствие духа и не бежать. Трое незнакомцев тоже были спокойны. Они так загадочно и бесшумно появились из травы, что трудно было предугадать, что они предпримут в дальнейшем.

Либби кивнула им, надеясь, что они уйдут. Они, наоборот, подошли к ней, разговаривая друг с другом глубокими гортанными голосами. Один из них прикоснулся к ее голове, сказав что-то. Сердце бешено заколотилось. Она подумала, а что будет, если закричать. Поможет ей кто-нибудь, или индейцы ее сразу убьют.

Через мгновение Либби увидела Гейба Фостера с пистолетами на поясе. Вместо того чтобы стрелять, он начал жестикулировать, пытаясь заговорить с ними. Индеец показал на голову Либби. Гейб кивнул.

— Вы спасете меня? — не выдержала она.

— Через минуту, что за спешка?

— Вы хотите посмотреть, как с меня снимут скальп?

— Им понравился ваш черепаховый гребень, они хотят поменяться.

— Ох! — у Либби отлегло от сердца. — Как вы можете говорить с ними, если никогда с ними раньше не встречались?

— О, это просто, если у вас есть дар, — сказал Гейб.

— Я иду в лагерь.

— Разве вы не хотите узнать, на что они хотят поменять ваш гребень?

Либби вытащила его, и волосы рассыпались по плечам.

— Вот! — она бросила ему предмет обмена и ушла в сторону лагеря.

Немного спустя вернулся Гейб с двумя волчьими шкурами.

— Вот, — сказал он, бросая шкуры на землю. — Они согреют вас во время перехода в горах.

— Это за один гребень?

— Я выменял три, одну оставил себе как комиссионные. Вы будете рады услышать, что ваш гребень теперь в волосах одного из их вождей.

Он рассмеялся, когда Либби пошла к фургону.

— Посмотрите, что у меня есть! — громко закричала Либби.

Иден выползла из-под повозки.

— А где неженка? — спросила Либби.

— Она пошла к тебе, чтобы помочь.

— Блисс! — завопила она.

Либби беспомощно рванулась в заросли, еле соображая, что ее там нет. В панике Либби подбежала к Гейбу.

— Гейб, вы должны мне помочь! — умоляла она. Блисс исчезла. Может, это индейцы?

Гейб побежал к коню.

— Не волнуйтесь, мы ее найдем. Ищите ее около тропы, может, она потеряла ориентацию.

Гейб пустил коня в галоп. Вдруг Либби услышала крик Гейба. Он подъехал к ней вместе с Блисс, в руках которой был огромный подсолнух.

— Почему ты ушла? — спросила Либби, снимая Блисс с седла и прижимая ее к себе.

— Осторожней, ты помнешь подсолнух.

— Обещай, что впредь ты не отойдешь без меня от фургона ни на шаг, — сказала Либби.

— Прости, мамочка. Я больше не буду.

Либби благодарно посмотрела на Гейба.

— Спасибо! Я навек у вас в долгу.

— Не волнуйтесь, вы так забылись, что зовете меня по имени, а это уже большой прогресс.

— Вы меня бесите! — отрезала Либби, рассмешив Гейба.

Она испугалась и не могла успокоиться, когда земля задрожала под ногами. Либби подумала, что индейцы сообщили своим, что фургоны остались без защиты, и теперь начали атаку. Она закричала дочкам, чтобы они забрались в повозку, а сама схватила первое попавшееся ружье и встала наготове. Когда облако рассеялось, Либби увидела стадо буйволов, мчавшееся прямо на них. Это так ошеломило ее, что она не успела испугаться. Они быстро приближались и, когда уже казалось, что они сметут фургоны, буйволы внезапно повернули в сторону.

Прозвучали выстрелы, и Либби увидела, что по бокам стадо сопровождают всадники.

Один из буйволов отвернул от стада и помчался через стоящие фургоны, преследуемый людьми, которые вопили как настоящие индейцы. Они скакали к быку с разных сторон, и в конце концов тот упал, изрешеченный пулями, а всадники кружили вокруг него, паля в воздух.

Либби была возбуждена и подавлена этим зрелищем. Ей было жалко быка, такого величественного, несправедливо убитого людьми.

Люди радовались добыче, похлопывали друг другу по плечу, каждый кричал, что это он попал в быка и отвел стадо в сторону. Вдруг в суматохе появился Шелдон Райвл.

— Вы знаете, как разделывать быка? — спросил он Либби.

— Сделаю, если мне покажут, — ответила она.

— Просто обещайте, что у меня на обед будет стейк.

В этот вечер Либби записала в дневнике: «21 июня я хотела перемен и новых ощущений, и сегодня я их получила».

10

Прерии кончились, впереди был скудный пейзаж со странными по форме горами, уходящими в небо и напоминающими замки, которые дети лепят из песка.

Пыль сменила грязь. Она повисла в воздухе как облако, обволакивая лица и одежду. Все постоянно прочищали горло и часто сплевывали. Блисс это забавляло, и Либби пришлось попросить ее не плеваться.

— Но ведь все так делают. У меня во рту тоже пыль, — сказала Блисс.

— Тогда закрой рот платком. Леди не плюются, — пояснила Либби.

— Я не леди. Я хочу быть ковбоем.

— Она права, мама. Здесь нет леди. Им все равно, кто мы, — вмешалась Иден.

— А я — леди, — нахмурясь, сказала Либби, — и всегда ей буду, и вы тоже. Мы рождены как леди, мы ими и останемся, в какой бы ситуации мы ни оказались, не забывайте об этом.

— Не забудем, — ответила Иден, улыбаясь, я взяла за руку Блисс. — Пойдем неженка, мистер Фостер прокатит нас на лошади.

Либби покачала головой. Оставшись в одиночестве, она залезла в фургон, открыла свой дневник и записала: «21 июля 1849. Самое трудное — это быть постоянно в одиночестве. Здесь не с кем поговорить, ни чьему совету нельзя доверять. Сейчас я с удовольствием послушала бы одну из папиных нотаций».

Она вспомнила свой дом в Бостоне: отец курит свою трубку, цепочка от его золотых часов свисает с живота.