Я обняла маму и чуть слышно произнесла:

– Мамочка, сколько раз я тебе говорила, сколько просила: пожалуйста, не ночуй с ней. Это опасно. Открыла дверь, запустила в квартиру, и приходи ночевать ко мне. Я жила в этой страшной атмосфере. Так же с ума можно сойти.

– Квартиру жалко. Она же её загадит.

У меня вновь защемило сердце. Мама очень любит свою квартиру. Устроила всё душевно и со вкусом. Шторки, скатерки, салфеточки. Я люблю приходить к ней в гости на чашечку чая. У мамы особенная и светлая аура. Всегда тепло, светло, уютно. Пахнет домом. Такой чистый идеальный мир, который разрушила моя дочь, наступив на него грязной обувью…

– Мама, ну и чёрт с ней, с квартирой! Здоровье дороже.

– Я знаешь что, доченька, сегодня ночью подумала… Вот возьму ночью подушку, подойду и задушу её этой подушкой. А затем сама позвоню в полицию. Мне семьдесят лет. Какая разница, где доживать последние годы? Доживу в тюрьме. Сколько мне осталось… Зато тебя освобожу и дам хоть тебе возможность ПОЖИТЬ СПОКОЙНО. А от неё всё равно толку не будет. Вера наша неисправима. Уже никогда не станет человеком. Клетки мозга разрушены. Я же вижу, как ты страдаешь, на тебе лица нет. Вся на таблетках. Не дай бог, с тобой что случится, как мы жить будем? Ты всю жизнь пахала как проклятая, чтобы все мы хорошо жили, столько нажила… Она тебя угробит. Придут торчки и всё растащат, только перед этим нас грохнут… Я должна это сделать, чтобы ты могла нормально пожить и вновь радоваться жизни, как раньше. Ты же у меня всегда была сильной. Я вижу, как она тебя поломала. Ты от всех отдалилась… Всю жизнь живёшь ради близких, а теперь пришла моя очередь помочь своей дочери и дать тебе возможность улыбаться как раньше. Не вымученной и выстраданной улыбкой, как сейчас, а искренней и счастливой, как в былые времена…

Я обняла маму и горько заплакала.

– Мамочка, милая моя, что ты такое говоришь? Господи, до чего она нас всех довела?! Что она с нами сделала? Что вообще происходит? Когда это закончится?

Я смотрела на мамочку, вытирала её слёзы, гладила её нерабочую руку и понимала, что она говорит это от безысходности и отчаяния…

– Таня, я не дам своей дочери убить мою мать, – услышала я голос Лиды, который вновь отвлёк меня от горьких мыслей.

– Я вас очень хорошо понимаю.

– Таня, я сама из очень приличной семьи. Нас воспитывали в строгости. Мы все чтили и уважали маму. Но в кого Вика такая, ума не приложу. Вы только представьте, я директор крупной фирмы, меня люди уважают. Это же такой позор! Я сижу у себя в кабинете, открывает дверь перепуганная секретарша, а следом за ней врывается моя дочь и орёт на весь офис: «Эй, быдло, дай мне денег! А ну-ка быстро бабок мне отвалила!» Все мои сотрудники опускают глаза и делают вид, будто ничего не видят и не слышат, а у меня сердце от этого кошмара просто разваливается на кусочки. Хочется закричать от позора, безысходности и бессилия. За что мне всё это?

– Лида, это наркотики. Если ваша дочь согласится на лечение, её нужно лечить.

– Она не согласится. Я это точно знаю. А что, без согласия лечить нельзя?

– Нет. В нашей стране нет принудительного лечения, только по приговору суда.

– А как же наркоманов тогда лечить?

– Уговаривать.

– Это бесполезно. Танечка, а почему вы такая спокойная? Смирились?

– Смирилась, – честно призналась я. – Поняла, что не могу изменить ситуацию, и изменила своё отношение к ней. Это свершилось, и уже не перемотаешь назад. Смириться – не значит отпустить ситуацию. У меня ЕСТЬ РАДИ КОГО ЖИТЬ, и я не могу потерять своих близких. Я уже и так многих потеряла. Это больно, чудовищно, жестоко. Можно каждый день задавать себе вопрос: почему такое произошло именно со мной, но от этого ничего не изменится. Моей дочери уже вряд ли можно помочь.

– Господи, какие же они дурочки… Молодые, глупые, им бы жить да жить. Я пыталась Вику отправить к родственникам в другой город, чтобы поменять обстановку. Да и ей бы на пользу пошло, ведь они живут на море. Ничего из моей затеи не получилось, она и там нашла себе подобных. Странно, но они находят друг друга даже в других городах. Родственники взвыли уже через несколько дней и вернули мне Вику обратно.

– Я уже такое проходила. И к родственникам отправляла, и обстановку меняла, но Вера везде находит себе подобных. Да и никто не может с ней жить в одной квартире. Это же с ума можно сойти, по себе знаю.

Я замолчала и вспомнила, как отправила дочь к родственнице, предварительно рассказав той о своей беде. Услышав, что творится в моей семье, она ужаснулась, но проявила готовность помочь. Правда, после того, как я отправила к ней Веру, её хватило на пару недель. Она очень быстро стала просить забрать дочку обратно, чтобы окончательно не сойти с ума от её образа жизни.

– Татьяна, мне даже страшно представить, где ночуют наши дети. По грязным притонам. Убегают из приличных квартир, от налаженного быта в грязь. Когда мне последний раз позвонили из полиции и потребовали, чтобы я мчалась за город, чтобы забрать Вику из полицейского участка, куда её доставили после плановой зачистки, я пришла в ужас и заявила, что никуда не поеду. Но мне опять позвонили и сказали, что я обязана приехать за дочерью. В противном случае дело передадут в комиссию по делам несовершеннолетних, и у меня будут проблемы. Я только и жду, считаю в календаре денёчки, когда ей исполнится восемнадцать, чтобы этот кошмар закончился и она наконец сама несла ответственность за свои поступки и свой образ жизни. Пока я ехала в полицейский участок, чуть не попала в аварию – на секунду потеряла управление. Слёзы застилали глаза. Мне было стыдно за то, что у меня такая дочь, которая позорит мать и свою фамилию. Чего ей не хватает? Что ей ещё нужно? Ведь у неё всё есть. Только учись, достигай благополучия и благосостояния… Так вот, – продолжала, всхлипывая, Лида, – я туда приехала и прямо при полицейских отвесила ей пощёчину. Сказала всё, что о ней думаю. До чего она докатилась, сидит в «обезьяннике» вместе с бомжами. Так она даже не извинилась и не попросила прощения. Пошла орать на меня матом. Полиция отдала мне её под роспись, попросила разобраться дома. Я думала, удушу её в машине. Я обливаюсь слезами, а ей хоть бы что! Сидит нога на ногу и твердит, как я ей надоела. Я ей домашний арест устроила, она у меня две недели не выходила из дома. Но толку никакого: отоспалась, отъелась, потом выскочила на улицу, и всё началось сначала.

Лидия заплакала в трубку.

Я вспомнила случай с дочерью. Она бродяжничала, не жила дома, исчезла с горизонта. Я дико нервничала, ходила как на автопилоте и ждала от неё хоть какую-нибудь весточку. Когда пришла эта весточка, я лежала в больнице, чтобы как-то привести свой организм в порядок от чудовищного стресса, в котором находилась всё это время. Уехала из Москвы, легла в частную клинику и занялась восстановлением организма. Капельницы, уколы, диета, СПА-процедуры, плавание, прогулки на свежем воздухе, сон. Однажды, когда я лежала в шезлонге у бассейна вместе с одной пациенткой, ко мне на телефон пришло долгожданное сообщение от дочери.