и, судя по характерному хрусту, ее сломал. Однако снарку это не особо помешало. Башка с противогазом на ней скособочилась, на кривой шее бугор вылез, но тварь продолжала скакать как ни в чем не бывало – правда, в пространстве слегка потерялась.

Я заметил, что она скакнула неудачно, прямо под ноги Хащщу, который ее и прищучил, дав по башке кулачищем – а после того, как снарк «поплыл», ктулху придавил его задней лапой к земле и ту башку просто оторвал. Схватил, крутанул, рванул вверх – только треск пошел и черная кровища во все стороны хлестанула из того места, откуда раньше шея росла.

Это я все как-то на краю поля зрения фиксировал, при этом не забывая отбиваться от наседающих тварей. Приклад пулемета при очередном ударе все-таки отлетел, укоротив мою «дубину» на четверть, но при этом ее и немного облегчив, что незначительно, но все же сказалось на скорости плюх, раздаваемых снаркам.

Кстати, твари меня тоже пару раз достали ударами по ногам. Лягались они не хуже лошадей – лупили резко и больно, стараясь сломать колени. Но я перемещался с нехилой скоростью, потому другие удары снарков не достигли цели.

Думаю, один бы я с этой прыгучей шайкой не справился – Хащщ помог. Оторвав башку одной твари, ктулху, похоже, на время забыл о своем уничтоженном мини-государстве и принялся гасить снарков всеми четырьмя лапами.

И это правильно.

Горе лучше глушить другими сильными эмоциями. Спортом, например, или хорошей дракой. Чтоб ты – в морду, и тебе в ответ – туда же, только в твою. Сразу все беды отходят на второй план и появляется великая цель накостылять супостату так, чтоб он потом остаток жизни сожалел о своем решении наехать на тебя.

И Хащщ отрывался на полную катушку, как может это делать только очень сильно горюющее, глубоко несчастное существо. Отвесив увесистый пинок в челюсть очередному снарку, ктулху ухватил его за ногу и принялся им как дубиной лупить остальных направо-налево. Правда, снарк от такого обращения быстро поизносился, превратившись в окровавленный кусок мяса. А при очередном ударе еще и нога оторвалась, оставшись в лапе у Хащща. Но тот не растерялся. Кровоточащую конечность отбросил, ухватил очередного снарка уже за две ноги – и продолжил зверское избиение шустрых мутантов.

Которые, кстати, на шум полезли из озера довольно активно. На смену убитым и местами расплющенным нашими ударами из огромной вонючей лужи лезли новые.

И их становилось все больше и больше.

– Валить надо, – прохрипел Хащщ, швырнув в нового снарка тем, что осталось от старого. – То есть сваливать.

– Согласен, – рыкнул я, сбивая в воздухе летящую на меня тварь. – Хватай ученого!

– На кой он нужен? – искренне удивился ктулху.

– А кто тебе бункер откроет? – рявкнул я, бросая пулемет словно городошную биту навстречу новой волне мутантов, лезущих из озера. После чего прыгнул к девице, схватил ее поперек талии и рванул к бункеру. Хащщ, конечно, сейчас мне считай что враг. Но в то же время я помнил, что он в курсе – здесь, в этой Зоне, он чужой, и что как тут делать в неважной ситуации, я знаю лучше. Раньше он меня слушал. Надеюсь, послушает и сейчас, так как хоть я теперь и здоровенный мутант, с парой людей под мышками от своры снарков мне не убежать.

– А девка зачем? – прорычал мне в спину Хащщ.

– Пригодится, – рыкнул я в ответ через плечо.

Кстати, дева оказалась сообразительной. Заорала:

– На спину!

И я понял ее сразу. Перекинул ее за загривок, как рюкзак, подхватил под коленки, она обхватила мою шею руками, и я припустил к бункеру, слыша за спиной могучий топот и верещание Захарова:

– Господин мутант, нельзя ли полегче! Вы мне все ребра переломаете!

Отлично! Я не ошибся. Хащщ бежал за мной и не очень нежно транспортировал при этом академика – наш ключ к бункеру. Главное, чтоб он этот ключ по пути не сломал. Захаров, конечно, дед вреднейший, но сейчас у нас особого выбора не было. Я чувствовал – организм ктулху, конечно, мощный, но на марафоны не рассчитанный. Лев вон тоже еще та машина для убийства, но долго за добычей гнаться не может – дыхалки не хватает свою неслабую мышечную массу по Африке на скорости тащить. Наш случай, ктулховый. В этом мы со львами прям родственники – ни у них, ни у нас здоровья на долгие перегоны не хватает.

Хащщ, перегруженный академиком и своими мышцами, начал дохнуть раньше меня, это я по надрывному хрипу сзади понял. Еще маленько – и рухнет наш прокачанный в Поле Смерти альфа-самец, и академика при этом наверняка поломает по закону подлости. Делать нечего, пришлось притормозить и отобрать Захарова у Хащща, который тащил светило науки так, словно ковер украл, перекинув академика через могучую шею и держа за руки и ноги. Ученый при этом уже не подавал признаков жизни – то ли помер от переживаний, то ли отрубился.

Выяснять это было некогда. Захарова я взял как автомат на рейде – ноги под мышку правой лапы, левой поддерживаю голову – и втопил на максимальной скорости. Потому что если по-другому, жалея себя, то тупо упаду и сдохну: после всего пережитого за последние полчаса энергии в организме осталось только вот на такой последний рывок. Кстати, дева на моей спине сориентировалась – обхватила меня сзади ногами, крепко, будто клещами, и руки на шее сцепила грамотно, чтоб не задушить. Не иначе раньше борьбой занималась, отрабатывая всяческие захваты конечностями.

В общем, я добежал. Жить захочешь – добежишь. А сейчас мне почему-то жить хотелось. Может, потому, что чудовищем помирать в мои планы не входило. Странно, конечно, не один ли хрен, в каком обличье ластами хлопнуть, но мне почему-то было не все равно.

Я стоял перед дверью бункера, дыша как загнанная лошадь, а академик был все в том же отрубе. Дышать вроде дышал, но это не точно, и в себя приходить категорически не собирался.

Да твою ж душу! Я от силы на минуту опередил снарков – эти твари тоже неважные бегуны на длинные дистанции. Но с выносливостью у них все более чем в порядке. Через минуту они будут здесь, и тогда всем нам крышка, потому что бежать я больше в ближайшее время точно не смогу. И эффективно драться – тоже.

Я сильно тряхнул Захарова – не помогло. Голова академика безвольно мотнулась в сторону и повисла на худой шее, того и гляди оторвется. И хрен его знает, как тот