с Хащщем языками чесали за жизнь, Захаров, опекаемый дочкой, окончательно пришел в себя, поднялся на ноги, подошел.

– Я это, извиняюсь, – сказал Хащщ. – Помял тебя немного в суматохе, силы не рассчитал.

– Бывает, – махнул рукой академик. – Не берите в голову. Все это результат моей беспечности. Утратил бдительность от радости, что дочь нашла время, силы и возможности посетить меня здесь. Решил ей Зону показать, пока снарки спят. И тут ваш отряд ктулху. Моих охранников-мутантов покрошили из пулеметов, нас с дочерью захватили в плен – ну а дальше вы знаете.

– А я еще удивился, что девушка в курсе, как открывать дверь бункера снаружи, – сказал я.

– В любом случае, как это ни парадоксально звучит, я благодарен вам обоим за наше спасение, – сказал Захаров. – А еще я чту законы Зоны и готов оплатить вам Долг Жизни. Правда, я не располагаю временем на то, чтобы сопровождать вас до тех пор, пока кто-то не решит вас убить, – тем более что в этом случае я вряд ли смогу чем-то помочь. Но я подозреваю, что Снайпер хочет вернуть себе свой старый внешний вид и способности Легенды Зоны, утраченные в связи с трансформацией тела. Мое предположение верно?

– Есть такое дело, – кивнул я.

– Я попробую что-нибудь сделать, – сказал Захаров. – Но для того, чтобы взять все необходимые анализы, вам придется лечь в автоклав полной диагностики.

– Не в тот, случайно, из которого вы только что вылезли? – уточнил я.

– Господин ктулху, вам помощь требуется или вы сюда позубоскалить пришли? – уточнил академик. – Если второе, то извините, у меня много других дел. А отточить свое остроумие можете вон на той голове, что торчит на пьедестале, набитом требухой. Она как раз будет не занята в ближайшее десятилетие, я об этом позаботился.

– Сволочь, – негромко донеслось со стороны жуткой инсталляции. И я был согласен с Кречетовым: так изощренно издеваться над живыми останками своего ученика мог только действительно страшный человек. Лучше б убил, чем мучить беспомощного соперника неподвижной псевдожизнью. Кречетов, конечно, тот еще фрукт, но сейчас мне было не по себе от того, что с ним сделал академик.

Но, с другой стороны, какое мне дело до чужих разборок? Пусть великие умы сами как-нибудь разбираются в своих взаимоотношениях. А мне надо свое старое тело вернуть, и главное – «Бритву».

– Папа, ну пожалуйста, можно я голову твоего ученика распылю на атомы? – попросила Арина, красноречиво покачивая в руке «смерть-лампу». – По-моему, она очень много говорит.

– Не стоит, дорогая, я не обращаю внимания на оскорбления от проигравших, – улыбнулся Захаров. И, потирая ладони в предвкушении новой научной забавы, произнес: – Пройдемте, господин Снайпер, то есть ктулху, необходимо взять у вас кое-какие анализы для диагноза.

– В смысле? – насторожился я.

– С вами произошла биологическая трансформация, верно? – сказал академик так, словно разговаривал с дебилом, разъясняя тому очевидное. – Соответственно, мне нужно понять, обратим ли процесс.

И, посмотрев в мои наверняка мутно-белые глаза, добавил:

– На основе этих анализов я сделаю вывод, можно ли будет вернуть вас в прежнее состояние.

– Я в курсе, что такое обратимость процесса, – буркнул я. – Куда идти?

– Недалеко. – Академик указал на еще один автоклав, стоящий неподалеку от утилизатора. – Укладывайтесь, размещайтесь поудобнее, надеюсь, вам там будет не очень тесно, так как он рассчитан на людей, пусть даже очень высоких.

– Если это еще один утилизатор и ты в нем моего друга поджаришь, я доделаю то, что не доделал, – скучно сказал Хащщ. И тут же пояснил: – Шею тебе сверну.

Арина тут же направила на него излучатель.

– Бесполезно, дорогая, – сказал Захаров. – «Смерть-лампа» замечательное оружие, но оно слишком медленно генерирует луч. За это время ктулху успеет убить и тебя, и меня. Но уверяю вас, господа мутанты, у меня нет намерения причинять вам вред. Так что успокойтесь, пожалуйста, и давайте перейдем к делу.

– Давайте, – сказал я, подходя к автоклаву.

Не люблю я эти стеклянные гробы. Доводилось лежать в подобных, и воспоминания о них самые отвратные. Но делать нечего, полез, лег…

Крышка автоклава медленно опустилась. Блин, хорошо, что Хащщ мне хвост оторвал, а новый еще не отрос, – с хвостом я бы точно сюда не поместился. Когда крышка начала опускаться, я сжался насколько смог. Когда же стеклянный гроб закрылся – я расслабился и почувствовал себя стопой в ботинке на два размера меньше. Со всех сторон давит, в том числе на макушку и пятки. Страдал бы клаустрофобией, точно б сдох. Сразу, без всяких анализов.

А потом мне в позвоночник и шею вонзились иглы. Толстые, судя по тому, насколько это было больно. Я рефлекторно дернулся – но дерганья не получилось, слишком надежно и плотно я был зафиксирован крышкой автоклава. Думаю, все-таки он был рассчитан не на человека, а именно на представителей моей породы, хотя, конечно, это все домыслы.

Но, с другой стороны, я и похуже боль терпел, например когда сам себе руку ножом отпиливал. Поэтому я дал мысленную команду своему телу расслабиться – когда сокращаться бесполезно, лучше минимизировать эти сокращения, только хуже будет. Я закрыл глаза и представил, что безвольной лужей растекаюсь по автоклаву. Полужидкой, лишенной нервов, ничего не чувствующей, ни на что не реагирующей…

Тело, тренированное на всякого рода неприятности, отреагировало почти моментально – и боль сразу притупилась. Правильно, если мозг убедить, что боли нет, он и перестанет ее воспринимать – главное, уметь договориться с самим собой. Я со своими извилинами давно дружу, потому они меня слушаются. Настолько, что я, расслабившись, тупо отрубился. Оно и понятно: если вместо полноценного отдыха постоянно бежать куда-то, нервничать, драться, то организм рано или поздно найдет способ отключиться и хоть немного отдохнуть. Даже со стальными иглами в позвоночнике.

* * *

– Просыпаемся, господин хомо моллюскус!

Голос Захарова был сочувствующе-механическим, с такими натренированными интонациями хирурги будят после операций своих конвейерных пациентов.

Я с трудом разлепил веки.

Крышки автоклава надо мной больше не было. Рядом с открытым стеклянным гробом стоял Захаров, позади которого маячили его дочь и Хащщ, на морде которого читалось выражение некоторого беспокойства. Хотя, возможно, он просто жрать хотел, что тоже повод поволноваться, когда пища стоит у тебя перед носом, а кушать ее пока что нельзя.

Я осторожно пошевелился. Игл в моем загривке и спине больше не было, так что я без проблем приподнялся, сел, свесив лапы вниз, и приготовился слушать приговор.

Который Захаров и озвучил.

– Увы, уважаемый ктулху, порадовать вас нечем, – сказал академик. – Анализ крови и спинномозговой жидкости дал полную и исчерпывающую картину произошедшего. Ваш кариотип, то есть совокупность признаков полного набора