Через несколько минут в правой стенке обнаружился проем еще одной штольни, и танкисты остановились.

— Посмотрим там, а? — спросил Фомин и, дождавшись кивка Путта, шагнул в темноту. Шли на этот раз дольше, минут пять, осторожно, тщательно осматривая трухлявое крепление.

— Это не главный ход, Федотыч, ответвление. Здесь ниже и уже намного, и крепеж не столь добротный.

— Ладно, пойдем обратно. Стой! — внимание Фомина привлекло что-то блеснувшее в тусклом отсвете свечи. Семен Федотович сделал несколько шагов и застыл, потеряв на секунду дар речи.

— Майн готт! — только и смог сказать Путт, глядя на человеческий скелет.

Именно череп, отполированный временем, и привлек внимание танкистов. Фомин медленно склонился над останками, тщательно осмотрев их. И первое, что бросилось в глаза, была проржавевшая и рассыпавшая на звенья цепь, которая крепилась одним концом за здоровенный штырь, вбитый в каменную стену, а другим к массивному широкому кольцу на заклепке, которое обхватывало кость.

— Суровые нравы, — только и сказал Путт. — Приковали в штольне да оставили умирать. Ничего нет, ни клочка материи, и на костяке никаких повреждений, если не считать, что кое-где рассыпался.

— По крайней мере, одно ясно — когда-то сея штольня была обитаемой. Вопрос только один — когда именно?

— Полвека назад, Федотыч, не раньше. С того момента как ее забросили, полвека именно и прошло, не меньше. А вот когда это произошло? Вот в чем вопрос! Холодно кругом, а лиственница мореная. А она и двести лет простоять спокойно сможет. Тем более, сыровато здесь.

— Да уж, пойдем-ка мы лучше обратно. Перекурим это дело, Андрей, а то мне чего-то муторно от таких открытий. Во-первых, попали неведомо куда, а во-вторых… — Фомин помолчал и тихо добавил: — Похоже, что и неведомо когда…

— Постой, остановись! — Путт положил на плечо Фомина свою крепкую ладонь. — Или мне кажется, или сладковатым тянет?!

Фомин остановился и стал вдыхать воздух. Этим он живо напомнил Путту сторожевую собаку, которая замерла в стойке и тщательно нюхает залах. Он хотел подшутить над ним, но осекся — внезапно сузившиеся глаза и злющая кривая гримаса на лице Фомина не предвещали ничего доброго.

— Это запах тлена, Андрей! — осевшим голосом тихо сказал Семен Федотович. — Мертвяки впереди есть, причем не один. Дышал я таким воздухом раньше… Приходилось…

Путта нервно передернуло, он машинально повел плечами. Мертвецов, как это ни парадоксально, он боялся до жути. Именно обычных мертвецов, а не убитых на войне. И сейчас капитан РОНА, который неукоснительно требовал от всех, чтобы его на немецкий манер называли гауптманом, испытывал жгучее желание уйти обратно в пещеру, которая за эти дни стала для него и других танкистов чуть ли не родным домом.

— Не мандражи! — тихо сказал Фомин и добавил: — Мне и самому как-то страшно становится. С детства не любил по погостам ходить. Пошли вперед, но аккуратно и осторожно!

Они двинулись, и с каждым шагом запах тлена становился все явственней. Семену Федотовичу казалось, что сладость в воздухе стала сгущаться, а желудок в яром протесте завыл, норовя вывернуться наизнанку.

Миновав поворот штольни, они зажмурили глаза — настолько яркими ему показались идущие откуда-то сверху отблески дневного света. Когда Семен Федотович их снова открыл, то ему захотелось обратно смежить веки, чтоб не видеть того ужаса, который стоял перед его глазами.

— Боже всемилостивый! — голос Путта дрожал от страха, он размашисто, по-православному, перекрестился и тут же согнулся в приступе рвоты. А Фомин застыл, он чувствовал, как душа становится ледяной, и был не в силах поверить тому, что лежало перед глазами.

Это была шахта, которая вела на поверхность, и дневной свет прекрасно освещал то, что находилось на дне колодца. Штольня здесь расширялась до размеров приличной комнаты, и ровно посередине ее высилась огромная, в человеческий рост, груда мертвых тел. И не просто мертвецов, а замученных зверями в людском облике и сброшенных в шахту, причем некоторых кидали живыми.

О том свидетельствовали два трупа в стороне — один прижался спиной к стенке, держа на коленях голову другого мертвеца. И запах, страшный трупный запах забивал ноздри, перекрывал гортань, и тошнота душила.

Однако внимание Фомина от этого обострилось чрезвычайно, и потому он успел заметить, как со стороны выскользнуло несколько силуэтов каких-то тварей с длинными хвостами, размером с большую кошку.

Он пригляделся и на время потерял дар речи — таких огромных крыс офицер видел первый раз в жизни. И даже если кто-нибудь сказал бы ему о таком раньше, он ни за что на свете не поверил бы. И эти огромные крысы не порскнули в темноту от страха, твари явно готовились вцепиться ему в глотку.

— Путт!!! Стреляй же, сгрызут!!! — в диком ужасе заорал Фомин, попятился, споткнулся о камень и упал на спину, в которую больно воткнулся автомат.

Свеча выпала из его ладони и погасла. Крысы, рыча, как голодные собаки, стремительно кинулись на него гурьбой. Фомин только успел прикрыть лицо руками, понимая, что достать ППС из-за спины он не сможет.

Грохот стрельбы заложил уши, штольня осветилась язычками пламени изрыгающего свинец автомата. Путт стрелял длинными очередями, и Фомин видел, как пули отбрасывают визжащих адских исчадий на камни.

Но крысы не унимались, одна из них, виляя перебитым хребтом, намертво вцепилась в ботинок, и Фомин в отчаянии ударил ее об стену. Приподнялся, сорвал ППС с плеча и начал стрелять по крысам в упор. Бешенство и пережитый страх настолько его поглотили, что он не видел, как падают кругом камни, как сыплется с потолка щебенка.

— Кончай стрелять! Потолок может рухнуть, обвал будет! — рука Путта тряхнула Фомина за плечо, и он опомнился. Вскочил на ноги и быстро поменял магазин, клацнув защелкой. Повел стволом по сторонам — крысы не устояли под автоматным огнем и, оставив добрый десяток тварей убитыми, юркнули в темноту, где и растворились…

— Шмайсер! Не стреляй. Это мы! — еще издали выкрикнул Путт — не хватало еще получить пулеметную очередь в упор.

— Что случилось?! Почему очередями били? — из-за сложенной стенки вышел Попович с автоматом, бросил быстрый взгляд.

— Отходим за валуны, там расскажем! — буркнул Путт и первым пошел вглубь, за ним последовал Фомин, а поспешное отступление прикрывал механик-водитель.

Дойдя до ящиков, Семен Федотович порылся в одном и достал штофную бутыль с мутной жидкостью. Выдернул зубами пробку и быстро разлил самогон по кружкам. И тут же хватанул одним глотком — обжигающая жидкость прокатилась по горлу, от омерзения сивухи он скривился.

Занюхал галетой и потянулся за папиросами. Путт тоже выпил, а вот двое других к кружкам не притронулись, смотрели непонимающе.

— Что случилось? На вас лица нет, бледные оба, как мел. И что это за запах от вас?

Попович смотрел напряженно, а вот Шмайсер вопросов не задавал. Ему стоило только принюхаться, как за секунду стал белее мелованной бумаги — слишком хорошо запомнил он этот страшный запах.