Падение деревни, занятой СС, оставляло нас изолированными посреди пятнадцати километров степи. Советы, таким образом, ждали реванша и были намерены опять, во второй раз спуститься в балку, откуда они были выбиты две недели назад.

Во всяком случае, они не пожалели ничего, чтобы их успех был окончательным. Их артиллерия доминировала, контролируя любое наше движение в Громовой Балке. Она буквально выровняла всю местность.

Наши солдаты стали походить на привидения.

В полночь была первая тревога. В шесть часов утра новый сигнал тревоги бросил наших бойцов на боевые позиции. Почти сразу же повсюду извергся пулеметный потоп.

* * *

Я лежал на двух досках в избе в сорока метрах позади от наших ледяных укреплений, лицом на восток, с тревогой вслушиваясь в грохот боя. Крыша начала потрескивать: полыхала солома.

Прыгая на одной ноге, я добрался до окна: внушительная масса русских двигалась сомкнутыми рядами. Сначала я подумал, что это были добровольцы-хорваты: у них были примерно такие же, фиолетового оттенка, шинели. Но нет!

Снаряды падали вокруг них — немецкая артиллерия, которая поддерживала нас, била почти в упор по этим тысячам солдат.

Они возникли из какого-то рва и прямо шли к центру деревни, в обход наших рот. Можно было подумать, что они отправлялись на учения, настолько они были спокойны и бесстрастны.

Они развернулись в боевой порядок только тогда, когда подошли примерно на сто метров от моей избы, первой с северо-восточной стороны. Тогда я заметил четырнадцать советских танков, они шли прямо на меня.

Моя рота, отсеченная этой атакой, перегруппировывалась за второй избой.

У меня больше не было ни одной минуты. Мои пястные кости должны были выправиться за две недели. Я разбил каркас из шин вокруг ступни и, опираясь на винтовку, хромая, пересек голый пятачок, отделявший меня от моего боевого отряда.

* * *

Я забыл свою боль и занял свою позицию пулеметчика, выбрасывая в сторону врага длинные розовые снопы пуль. Нас было с десяток, зацепившихся в двадцати метрах от второго дома. Я устроился между двух больших павших лошадей, твердых как скала, по которым как-то смешно шлепали пули.

Враг развернулся с востока на северо-восток перед двумя рядами деревенских изб. Он атаковал нас, одновременно наступая с другой стороны пруда на дома, что защищали наши товарищи из второй роты.

Они совершили чудеса отваги, сдерживая врага. Но их выдвинутые вперед позиции были сметены лавиной атакующих. Бойцы, поддерживаемые старшими офицерами, были убиты на месте в этой бойне, замедлив атаку стаи нападавших. Русские и азиаты преодолели линию первых домов с северо-востока после ужасной резни в рукопашном бою.

И тут в воздух взлетела одна из наших старых рексистских боевых песен. В это военное время у нас еще сохранились привычки другого поколения, и наши солдаты воодушевлялись пением. Те, кто уцелел из второй роты, контратаковали и растормошили русские ряды. Их командир, лейтенант Бюидс, промышленник из Брюсселя, бросился вперед с ручным пулеметом в руках. Его рота поднялась за ним и пробилась до домов, где были недавно их боевые позиции.

Но каждому из наших бойцов противостояло несколько красных. Советские танки утюжили все очаги сопротивления.

Лейтенант Бюидс не выпускал своего пулемета.

Он стрелял до тех пор, пока русские не подошли к нему на несколько шагов: тогда он получил пулю в грудь и умер, уронив голову на свой пулемет.

Красные отбили первые хаты на северо-западе. Мы видели, как их танки гнали наших раненых, валили и давили их своими гусеницами.

* * *

Наше положение было не лучше. Большевики занимали теперь дымящиеся остатки нашей первой избы и прекрасно могли укрыться для стрельбы. С северо-запада они обстреливали нас из многочисленных пулеметов максим. Между ними и нами находился один сквозной ангар: кирпичи и черепица двойного ряда и коньковая черепица, разнесенные стрельбой, валялись как разбросанная колода карт.

Наши солдаты падали, пораженные разрывными пулями, оставлявшими ужасные раны. Один из моих товарищей рухнул, пробитый почти насквозь: его голова была как один погребальный обруч; глаза, нос, щеки, рот исчезли, сметенные разрывом. Красные были не только перед нами. Они не только занимали дома на нашем левом фланге, но и достигли наших бывших позиций в снегу на восточном гребне. Оттуда они всей массой обрушились на деревню.

Наши солдаты зацепились за свою территорию малыми исключительно активными группами, и их нелегко было выбить.

Мы вели бой преимущественно винтовочным огнем, сберегая боеприпасы, каждым выстрелом роняя одного большевика. Эти люди шли вперед с какой-то ослиной бессознательностью. Красивое золотое солнце встало за спиной атаковавших нас. Русские, занимавшие наши укрепления во льду, представляли, таким образом, совершенную мишень. Каждая голова, рискнувшая на секунду подняться над ледяной глыбой, получала пулю. Но и у нас самих были большие потери.

Через час из моего маленького отряда я остался один между трупами двух смерзшихся лошадей, настоящих защитных скал. Повсюду рикошетили пули. Одна из них прочертила бороздку на прикладе винтовки у моей щеки, длиной с палец. Русские полностью обошли меня слева. Их было с три десятка в десяти метрах от меня. И вот тогда я почувствовал, как кто-то потащил меня назад за мою здоровую ногу. Это молодой капрал из моего взвода по имени Анри Беркман, видя, что я пропал, подполз ко мне и на животе стащил меня, как буксируют горные сани.

Через двенадцать метров этого непредвиденного трансфера я добрался до порога хаты, где отстреливался остаток нашей роты.

Увы, моему спасителю-герою повезло меньше, чем мне: осколками гранаты ему глубоко срезало подъемы обеих ступней; он умер в страшных муках.

Было около девяти часов утра. Советские танки, захватившие северо-западный участок, находились во многих сотнях метров позади нас. Они устроили настоящую охоту на людей, кружа вокруг изб, развлекаясь тем, что давили наших товарищей одного за другим, будь то раненые, не раненые или мертвые. Мы отчетливо сознавали, что будем вот так же раздавлены этими чудовищами, тем более что юго-восточный участок принял удар советских войск, выдвинувшихся из деревни, где они уничтожили последние гнезда сопротивления СС.

Мы были мишенью яростной пальбы. Лед вокруг нас разлетался сотнями маленьких танцующих цветков. Каждый укрывался как мог за крестьянскими санями или подоконными стенами.

Один старый ветеран войны 1914–1918 годов по имени Штенбрюгген был особенно увлечен боем. Задетый пулей в затылок, он рухнул, с криком подняв правую руку. Мы подумали, что он погиб. Через четверть часа его тело распрямилось: ожил наш старый вояка! Он был жив, несмотря на пулю в голове! Он смог дотащиться до медпоста; он, видно, родился в рубашке.

Всякое удовольствие кончается. Один советский танк, явно решив разделаться с нами, повернул в нашем направлении, пересек ледяной пруд и двинулся на нашу хату.