глиняным кружкам, сыпанул в каждую щепоть сушеных лепестков с едва уловимым запахом лаванды.

– Пейте. В Москве-то я кофий все больше с померанцевой водой употреблял, но где ее тут добудешь?

Вадим хлебнул обжигающий напиток. Внутренности окончательно согрелись, по капиллярам потекла блаженная истома. Но расслабляться было нельзя.

– Артемий Афанасьевич, а вы девушку не встречали? Такую… – Он запнулся, не зная, какими эпитетами обозначить ее внешность. – Ее Эджена звать. Если бы не она, я бы там, в озере, и сгинул…

При упоминании о девушке Мышкин помрачнел, отставил кружку.

– Где вы ее видели?

Вадим окончил рассказ, упомянув и о налиме с акульим калганом, и о своей спасительнице. Живописание подводной баталии, завершившейся гибелью Эджены, не возымело эффекта. Ученый муж сидел, постукивая пальцами по кружке с остывающим кофе, и молчал. Выждав минуту, он заговорил, отделяя фразы одну от другой:

– Во-первых, Вадим Сергеевич, я нелюдим. Вас пустил, потому что по русскому говору соскучился. А так ни с кем знакомств не вожу и про тунгуску вашу слыхом не слыхивал. Во-вторых, россказням о лабынкырских страшилищах не стал бы верить безоглядно…

– Но я сам видел!..

– У этого озера необыкновенные характеристики. Я их изучаю, за год гидрографический талмуд составил… Ведомо ли вам, к примеру, что, несмотря на лютые холода, на нем имеются участки, которые никогда не замерзают? Даже в семидесятиградусные морозы! А на дне есть разломы, которые уходят на недосягаемую глубину. Я допускаю, что они способны выделять вредоносные газы – угольный ангидрид или сероводород, – которые могут оказывать влияние на психическое здоровье. Надышится человек, и мстится ему всякая гадость…

– Значит, вы ничего подобного не наблюдали?

– Нет. Я закоренелый прагматик, в потусторонние явления не верю.

Объяснение Вадима не устроило. Какие, к чертям собачьим, газы! Темнит князь Мышкин, ох, темнит… Не доверяет пришлому. Или нарочно скрывает.

– В таком случае что же вы мне посоветуете?

– Хотите откровенно? – Артемий Афанасьевич глянул в смотровую щелку, будто проверяя, не подслушивает ли кто. – Уходите с Лабынкыра. Во-первых, вам тут совершенно нечем заняться. Сведения о себе я, считайте, уже сообщил, а переписывать недочеловеков, которые вас едва не угробили, – чистое сумасбродство. Во-вторых, скоро зима. Если промедлите и ляжет снег, то потом аж до следующего лета не выйдете. И в-третьих, извиняйте покорно, но не приспособлены вы для житья в такой местности. По вам видно, что вы городской, тяжко вам будет в гармонии с нордической природой сосуществовать.

Вадим допил кофе, снял с крючьев просохшую шинель, облачился.

– Спасибо за хлеб-соль, Артемий Афанасьевич. И за советы тоже. Приму к сведению.

– Примите-примите! – Мышкин желтозубо осклабился. – У меня опыта побольше вашего, я чего попало не порекомендую.

Вадим в сопровождении хозяина выкарабкался на крышу, встал во весь рост, опершись плечом о горячую трубу. Вокруг все выглядело спокойным: озеро дремотно пошевеливалось под слабым ветерком, из тундры не доносилось ни звериных взрыкиваний, ни людских перемолвок.

– Где вы остановились, Вадим Сергеевич? – тактично справился Мышкин, будто речь шла о гостиничном номере или съемной квартире в доходном доме.

Вадим отговорился без конкретики: устроили бивуак в лесу, вот и все. И численность отряда утаил. Незачем географу-гидрографу знать такие тонкости. Он юлит, и мы туда же.

Артемий Афанасьевич все понял, но попрекать не стал. Размотал веревочную лестницу, сбросил ее долу.

– Если что, заходите на кофеек. Я с этого места еще долго не стронусь.

– Благодарю. Тогда до встречи?

– Обождите. От меня вы посуху не выйдете. Я намеренно избу в неприступности поставил. С трех сторон скалы, с четвертой озеро. Проще говоря, отсюда вам по воде надо. Как приплыли, так и уплывете. Но не бойтесь, мокнуть не придется. У меня байдарка припрятана, я вас свезу. За скалами мысок есть, к нему и причалим. А дальше вы своим ходом.

…Назад, через лес, уже наполовину облетевший (до чего скоротечны якутские листопады!), Вадим шел с опаской. В просветах меж стволов чудились размытые контуры страхолюдных колоссов, слух ловил звуки, похожие на топот стада бегемотов. Наверное, то всего лишь игра воображения, но последнему было отчего расшалиться. Пережитое на озере прочно сидело в памяти.

Однако все обошлось – до стоянки, которую он покинул минувшим вечером, дошагал благополучно. Когда сетка ветвей впереди поредела и сквозь нее проглянул бок шалаша, у Вадима отлегло от сердца. Сейчас он увидит друзей, которые, поди, уже заочно оплакали его. То-то они обалдеют!

Он раздвинул две соткавшиеся гибкими побегами березки и вышел на прогалину.

Над ней властвовало кладбищенское затишье. Ни голосов, ни шорохов, ни вздохов. Нагнувшись, Вадим запустил пальцы в зольную пыль погасшего костра. Она была холодной. Заглянул в шалаш – пусто. Экспедиция покинула свой приют, забрав вещи и не оставив ни единого указания. Да и кому оставлять? Покойники записок не читают…

Вадим бесцельно слонялся по межлесью, и вдруг на глаза ему попался свеженасыпанный земляной бугорок, из которого торчала оструганная палочка с притороченной к ней дощечкой. Поверх смолистых еловых прожилок косым почерком было выведено: «Юргэн. Фамилия неизвестна. Пал при исполнении боевого задания».

Глава IV,

где отряд, потеряв одного бойца, пополняется другим

Покуда Вадим скорбел над могилой бесфамильного Юргэна, Арбель, Фризе и Генриетта пребывали в не менее дурном настроении, находясь за пять верст от брошенной стоянки. Сменить диспозицию предложил немец, и его суждение приняли единогласно. Лагерь перенесли на восточный берег Лабынкыра. Почему туда – никто не мог сказать. Решающим стал сугубо психологический фактор: смерть, настигшая тунгуса, пришла, когда он отправился на запад, поэтому всем захотелось отодвинуться от нее в противоположную сторону и укрыться за хорошо просматриваемым зеркалом озера. Логика наивная, ее оправдывало лишь то, что столкнуться им довелось с непознанным, подрывающим здравое мышление.

– Итак, мы потеряли двоих… уф!.. – подытожил Арбель, сбрасывая со спины мешок за скальной глыбой, схожей с останком языческого дольмена. – И шансы на возвращение в Якутск мизерные. Я правильно понимаю?

– Правильно, – подтвердила Генриетта, массируя натертые плечи. – Если только оленеводов встретим. Но это вряд ли, под зиму они ближе к стойбищам держатся… Не ест корова короб корок, ей короб сена дорог.

– Даст ист дас энде, – уныло поддакнул Фризе. – На что тогда надейся?

Но и в безнадежном положении человек цепляется за жизнь. Расположившись за мегалитом, который представлял собой сносное укрытие от северных ветров, они сложили новый очаг, развели огонь, и стало повеселее. Генриетта вызвалась сходить на охоту.

– Подстрелю что-нибудь на ужин, сварю похлебку. Воды вон сколько, и котелок у нас есть. Надоело всухомятку питаться.

Она взяла ружье и углубилась