Спускаясь по лестнице, мы услышали знакомое татаканье фордовского мотора.

— Ну, сейчас Федька точно на стенку полезет. Интересно, кто это?

Оказалось — Санька Сильвер. Увидел нас, — подмигнул:

— Чё я вам ща покажу!

Он распахнул дверь, и в предбанник ввалился в дымину пьяный, измазанный землей пролетарий. Пахнуло мочой и застойным, недельным выхлопом. Сильвер, довольный, картинно протянул руку:

— Знакомьтесь, это тоже Феликс.

— Сейчас тебе Федя покажет.

— Мне не покажет. Он у меня студентом практику проходил, — Саня поднял кулак, — вот тут вот был!

— Свежо издание, но ксерится с трудом. Идем, Че, за новой порцией…

* * *

Пять вызовов подряд, и Че восстал: — Все…ля, не могу больше — пошли они в жопу со своими болячками! Поехали к Наташе, блинов треснем. Это так блинная называется. Порцайка блинов — пятнашка и чай трешка. Подъезжаем, а там уже стоят, с Девятнадцатой. Гасконец, ругаясь, стал искать подворотню, чтобы загнать машину, а то, не ровен час, линейный контроль нос сунет: с чего вдруг пустые «скорые» у кафе?

— Привет! Можно мы с вами?

— Валяйте. Притомились?

— Есть малость. Девушка: три с селедкой, три со сгущенкой, три двойных чая.

Скорая тут без очереди, долго ждать не пришлось. Коллеги уже расправились с блинами и теперь не торопясь хлебали душистую жидкость.

— Жалко, курить нельзя.

— Ничего, потерпишь. Третью пачку уже открыл.

— Так довели ж! — И пояснил: — У нас сегодня махыч на адресе был. Приезжаем: сидит битый гоблин. Весь на нервяке, дерганый — воркуем, успокаиваем, лечим. Влетает баба и с ходу меня за лацканы: суки-падлы, козлы вонючие, не уйдете, я ребят позвала, ща они вас тут заделают! Вцепилась — пьянющая, глаза белые — ни хрена не соображает. Я ей спокойно, с расстановкой: ошибаетесь, мы — скорая, вашего сыночка вот лечим, помощь ему оказываем, в травму свезти хотим, у-сю-сю, ля-ля-ля… по барабану! Сказал я раз, сказал два. Три сказал. Потом оторвал от себя, рывком — ка-а-ак заорет, будто ее «Дружбой» пилят, этого козла переклинило, и он на Машку. Покажи, Маш.

Девчонка, отогнув ворот, продемонстрировала огромный, похожий на засос, синячище.

— Короче, я его сзади вырубил, успел, и тут как раз ребята нарисовались. Мы в комнату: я дверь держу, а Машка диван волохает. Забаррикадировались, ментов вызвали, а сами розочки из бутылок сделали и встали, как в «Не бойся, я с тобой!».

— Ментов долго ждали?

— Минут десять. Такие монстры приехали — мама не горюй! Джедаи. Квадратные, два на два, шире, чем я выше. Ладони на калашах — только стволы торчат, а рожи ваще застрелись! Особенно у старшего. Глянет — сразу под лавку хочется. Его обычно первым пускают. Вышибают дверь, он заходит, и там сразу все сдаются. А фамилия у него Мамин, и они его Мамусиком называют, ласково так…

Мы ели блины и запивали их чаем, заставив стол маленькими, на две чашки, керамическими чайничками. Сдвинули скамейки и, не привлекая внимания, сидели в самом углу.

— Часто тут зависаете?

— Да каждые сутки — рядом же.

— Хорошо вам. А у нас только шаверма на углу.

— Зато продавец хороший, может в кредит дать. Я, говорит, в прошлой жизни был инженером и прекрасно вас понимаю.

Доев, встали.

— Ну ладно, пока. Удачной охоты!

Я позвонила ему из будки на углу:

— Привет, Вень, это я.

— Привет. Как там у вас?

— Вдевают.

Пауза.

— Я скучаю по тебе, Веня.

— Я тоже.

— Можно я завтра приеду?

Он помолчал.

— Приезжай.

— Если не хочешь, скажи.

— Да нет, приезжай, все в порядке. Просто я в одиннадцать ухожу и часов в пять только вернусь — как раз выспишься.

Ура!

— Вы не представляете, доктор, как я…

Он перебил:

— Слушай, будь другом, никогда так ко мне не обращайся, ладно?

— Как скажешь.

— И по фамилии тоже. Не выношу, когда женщины своих мужчин по фамилии называют. — Все, что угодно, Вень. — Тогда до завтра. — Целую. Он не ответил.

А ночь мы провели удивительно спокойно. Ни одного вызова, только акушерка под утро смоталась, и все. Все выспались, бодренько отсидели на конференции и забазировались на кухне. — Ларис, чай! — Я не буду. Она переодевалась, стоя за дверцей шкафа. То и дело сбоку высовывался голый локоть, мелькал джемпер, а снизу переминались по тапочкам изящные ступни в черных колготках. — Двадцать седьмую в твои края отправляют. — Я не туда. — Они еще до метро крюк делают, Саню подкидывают. — Не, спасибо. — А я знаю, куда ты идешь. Она высунулась из-за двери, держа во рту заколки для волос. Показала кулак. — Понял? Хорошее настроение у девочки, даже глаза блестят. WomanInLove. Руки запрокинула, волосы собирая, грудь обозначила — загляденье. Трахаться едет. Еще полчаса и… И как-то сразу мне поплохело. Такая зависть вдруг поднялась, такая тоска… Леха из-за дверцы выпорхнула, сумку на плечо и на выход. Идет, пританцовывает — предвкушает.

А я, как обычно, домой. В одиночку. Бифштекс «Поморский», душ, канал «Дискавери». Старые «Вокруг света» Эрекция. Пойти куда-нибудь не на что, позвонить некому— задвинул меня Боженька на запасной путь, непонятно за какие грехи, и стою я на них, догниваю, лет десять как…

Сознание отстегнулось. Накрыло, застлало глаза, перехватило дыхание. Стучало под горлом. Падали волосы. Упиралось в бок твердое, руки блуждали, скользя по мокрому. Накатывало, чуть отступая, ближе и ближе. Вот, сейчас! Еще немного. Еще. Вот оно!!! Подхватило и понесло, проваливаясь в темь, скользя и вращаясь, взмывая и хватая за горло. Потом сдавило с хрустом, выдох в ухо — и второй приход, круче первого. И меркнет все, меркнет, как свет в кинотеатре…

* * *

Стопки оладьев, сгущенка, чай.

— Слушай, ну ты, блин, кадр. Оладьи. Офигеть!

— Да молоко просто скисло — не выливать же.

Северов забурился оладьиной в блюдце со сгущенкой.

— Хорошо получились.

— Любишь готовить?

— Пожрать люблю, в дороге особенно. Такую порой вкуснятину из ништяков[41]замастыришь — хоть в повара нанимайся.

— Здорово. Я тоже хочу. Возьмешь меня с собой как-нибудь?