– И они так и не узнали, что это были вы?

Он покачал головой:

– Меня оставили присматривать за телом. Так раньше делали в сельской местности: никогда не оставляли покойника одного в комнате. Но я сказал, что вышел отлить, а когда вернулся, тела уже не было. Все ужасно расстроились, но меня никто не винил. Мне же было лет десять, какой с меня спрос? Тетка вбила себе в голову, что дедуля встал и вышел из дома.

Он принялся хохотать, сначала сдержанно булькая, потом в полный голос.

– Обошла все дома на несколько миль в округе – стучалась в двери и спрашивала, не видел ли кто ее покойного папашу.

Его смех как-то странно приободрил меня, заставил забыть о том, кто мы и над чем смеемся. Я тоже засмеялась. Он смеялся, пока у него на глазах не выступили слезы, а потом мы несколько минут сидели в уютной тишине. Салли вытер глаза кулаком.

Мне кое-что пришло на ум.

– А вы не встречали другую девушку, которая?..

Старик погладил рукой заросшие щетиной щеки. Раздалось тихое шуршание, похожее на звук трения наждачной бумаги о дерево.

– Знавал парочку женщин. Давно, правда.

– И как вы с ними встретились?

Он пожал плечами:

– Да так же, как с тобой.

– И кого они… ели?

– Чего? – Салли склонил голову набок, вопросительно глядя на меня.

– Они ели людей, которые были добры к ним, или злы, или…

– И то и то, пожалуй.

Я попыталась еще раз:

– Вы знаете, что с ними случилось?

Он снова пожал плечами:

– Я же сказал, мисси, у меня была своя дорога, у них своя.

В кухню забрел белый кот. Я и забыла про него; я понадеялась, что он находился не в гостиной, когда миссис Хармон поедали. Заметив веревку из волос, кот сел рядом с ней и принялся бить по ней лапой.

– Кыш! – махнул рукой Салли. – А ну прочь! Пошел!

Но Котика это не смущало, пока мужчина не вытянул ногу и не ткнул его ботинком.

– У тебя была когда-нибудь кошка?

– Мама говорила, что мы не можем позволить себе домашних животных. Мы часто переезжали.

– Никогда не любил кошек, – фыркнул Салли. – Кошки всегда сами по себе.

– Как и большинство людей, наверное, – улыбнулась я.

Салли не ответил. Котик утратил интерес к веревке, но не собирался оставлять нас в покое. Он сидел на линолеуме, виляя хвостом и переводя взгляд с меня на Салли, словно тоже участвовал в беседе.

– Глупый котяра, – пробормотал Салли. – Кыш!

– Наверное, он проголодался.

Я встала и открыла банку с кошачьей едой. Пока я накладывала еду в миску, Котик терся о мою ногу.

– Вот видишь. Кошки всегда сами по себе.

Наевшись, Котик вышел, а Салли некоторое время сидел и плел веревку. Для восьмидесятивосьмилетней женщины у миссис Хармон было на удивление много волос.

– Значит, вы едите только тех, кто уже умер?

Салли кивнул.

– Я научился определять по запаху, когда кто-то собирается умереть. Или по выражению лица. Только не спрашивай, как это у меня получается, все равно я не смогу описать этот запах или этот вид. Просто знаю.

Положив веревку на колени, он взял яблоко из чашки с фруктами, вытащил из нагрудного кармана своей красной рубахи армейский нож, открыл его и принялся чистить яблоко. Из-под ножа выходила длинная, извивающаяся лента кожуры.

– Бывало, расхаживал между домами, словно стервятник, в поисках трупа, но теперь я так не делаю.

Он ткнул ножом в моем направлении, словно подтверждая свои слова.

– От себя не убежишь, мисси. Это правило номер два.

Отрезав ломтик яблока, он протянул его мне на кончике ножа. Мне до сих пор было неприятно думать о том, что его руки касались миссис Хармон, не говоря уже о волосах бог знает какого количества мертвецов, – но мне не хотелось обижать его, поэтому я взяла ломтик.

– Слыхала про острова в Тихом океане?

Я кивнула.

– Тамошние племена едят своих покойников, и это как бы священное дело. Устраивают настоящий праздник.

Он отрезал еще один ломтик, закинул его себе в рот и продолжил говорить, жуя.

– Мертвец и сам когда-то съел печень своего дедули, прямо на похоронах, вяленый язык папаши, сердце мамаши в похлебке, а теперь настал его черед, и если бы его останки за пиршеством могли говорить, он бы сказал, что иначе и быть не может. Он многому научился в своей долгой жизни, и его дети думают, что тоже многое узнают, разрезав его на куски и съев.

– Бессмыслица какая-то, – сказала я. – Почему бы ему не научить детей всему, что он знает, еще при жизни?

Салли рассмеялся.

– Мудрости не научишь, девчушка.

– Вы тоже так думаете? Поедаете людей в надежде чему-то научиться?

– Не-а. – Он шмыгнул носом. – Просто ем.

Когда прозвенел таймер, Салли встал, уложил веревку аккуратной спиралью на линолеуме и вынул из духовки кастрюлю, пока я расставляла на столе тарелки. Дымящееся блюдо он поставил в центр стола и начал раскладывать его по тарелкам. Сыр был идеальным – хрустящая корочка сверху и тягучая мякоть внутри. Салли набросился на похлебку так, будто у него весь день во рту не было ни крошки. Я тоже положила добавки, потом еще. Блюдо походило на смесь тушеных овощей с размятым чизбургером.

– Ах, – вздохнул он. – Вкус божественный. И всякий раз разный.

Насытившись, я откинулась на спинку стула.

– Наелась?

Я кивнула, а он продолжил есть, под конец соскребая остатки сырной корочки на стенках кастрюли. Я никогда не видела, чтобы у кого-то был такой зверский аппетит, к тому же по его впавшим щекам можно было подумать, что он всю жизнь питался только хлебом и водой.

Салли встал и отнес тарелки в раковину. Я смотрела, как он их моет.

– Не удивляйся, мисси. Я всегда оставляю все в том же виде, в каком застал, даже если никто не заметит разницы.

Покончив с тарелками, Салли достал из шкафа банку с грушами в виноградном соке и минуту-другую сражался с электрической открывашкой. Рябыми узловатыми пальцами он выуживал бледные мягкие половинки груш и раскладывал их на маленьком противне для запекания.

– А что вы сейчас готовите? – спросила я, когда он снова включил духовку и конфорку.

– Карамельные груши.

Положив кусок масла на сковородку, он дождался, пока оно растает, и насыпал несколько ложек коричневого сахара.

– Зачем готовить одну сладость, когда можно сделать две?

Когда смесь дошла до нужной консистенции, он полил ей груши, посыпал их корицей и гвоздикой и поставил в духовку. Потом