– Екатерина Малая, – губы Сен-Жермена дернулись в подобии улыбки. – Подойди же к окну!

Григорий неохотно заглянул в грязное окошко. Около его дома и вправду стояла карета, из кареты вышла женщина под вуалью. Это была княгиня Екатерина Романовна Дашкова, которая приехала сюда по просьбе императрицы.

– Весьма жаль, что человек cтоль редких достоинств пропадает для света, для Отечества и для тех, кто умеет его ценить и искренно к нему расположен, – после велеречивых приветствий обратилась гостья к Григорию.

Дашкова хотела сказать что-то еще, но, заметив Сен-Жермена, замолчала. Присутствие знаменитого итальянского авантюриста, тайно приехавшего в Петербург, вызвало у нее вполне понятное замешательство.

– Передайте государыне, – ответил Григорий, – что я хочу явиться в свете, но не для света, а для нее одной. Не иначе соглашусь на сие, как получив на то от собственной руки ее приказание.

– Приказание не замедлит явиться, – заверила Потемкина княгиня Дашкова. – Вы получите его очень скоро…

Заветное приказание Потемкин получил после того, как у императрицы побывал странный посетитель. Таинственный визитер спросил, получала ли государыня записку накануне переворота 28 июня 1762 года. Екатерина ответила утвердительно. Тогда гость спросил, какова судьба того человека, о котором он ей писал. Императрица ответила, что человек этот – Алексей Орлов – взыскан чинами и отличиями. Визитер сообщил государыне, что в своей записке он сообщал не об Алексее Орлове или его брате Григории, а о молодом человеке, которого императрица узнает по темляку. И, стало быть, именно этот человек поможет Екатерине Алексеевне отвоевать для России Греческое море…

Таинственный гость оставил Екатерину в смущении и растерянности, от которых она давно отвыкла. Бесспорно, государыне давно нравился остроумный и смелый Алкивиад, и даже его изувеченный глаз ничего не менял в этой приязни. Более того, императрица находила, что с пиратской повязкой на глазу Алкивиад (ах, пардон, теперь уже – Циклоп) стал как-то интереснее и взрослее. Екатерина никогда не забывала, что Потемкин на десять лет младше ее, но это неожиданное увечье несколько состарило красавца камер-юнкера и даже сблизило их. Григорий Орлов, намеревавшийся с помощью ловкого удара бильярдным кием в глаз соперника, убрать Потемкина с глаз Екатерины, понял, что неожиданно оказал своему врагу подлинную услугу. Государыня заинтересовалась Циклопом – так, как никогда не интересовалась красавцем Алкивиадом. Конечно, визит графа Сен-Жермена подстегнул и оформил ее неясные чувства по отношению к Потемкину. Но эти чувства давно зрели в душе государыни, только она привыкла не давать им выхода. Ну как же можно полюбить юнца, на десять лет младше ее! Рядом с этим мальчишкой она будет ощущать себя старухой! А вот Циклоп, состарившийся (или позврослевший?) из-за своего увечья, был ей как раз под стать! Да и потом, Циклоп как нельзя полезен ей – он поможет расширить завоевания Империи, он отвоюет для Екатерины Греческое море!

Екатерина давно уже не отделяла любовь от власти. Она разучилась (а может быть, и никогда не умела!) любить просто так. Она пылала страстью исключительно к тем мужчинам, которые могли быть полезны Империи и ей самой. Точнее, ей самой и Империи. А Потемкин сейчас был, как никогда, полезен! Григорий, правда, хотел, чтобы любили его самого, а не его полезность Империи и императрице, но Екатерина, увы, не умела любить по-другому… Так что влюбленного Циклопа вскоре ожидало тяжелое разочарование…

Вскоре после визита графа Сен-Жермена императрица еще раз отправила к Потемкину княгиню Дашкову, которой велела как особе ученой и сведущей в медицине лично проинспектировать изувеченный глаз Циклопа.

– Прескверно, что и говорить… – поджав губки, сочувственно пропела Екатерина Романовна. – Но это не беда, Григорий Александрович, мы на ваш глазик платочек набросим! Вот эдак… По-пиратски! Очень даже comme il faut будет!

И, сняв с собственной белой и нежной шейки кисейный шарфик, Екатерина Малая ловко соорудила из него живописную повязку.

Потемкин не сопротивлялся. Он был готов согласиться с тем, что его рана, о происхождении которой никто при дворе толком ничего не знал, даже окружала его персону ореолом интереса.

– Государыня приказала отвезти вас к себе, Григорий Александрович! – добавила Дашкова. – Извольте взять шпагу и надеть парик…

Этого долгожданного приказания Потемкин не смог ослушаться. Его судьба возвратилась в предначертанный ей круг. Случилось то, что должно было случиться, – Потемкин продолжил восхождение по лестницы славы. Мечта о Греческом море начала осуществляться…

На исходе 1768 года Оттоманская Порта вступила в войну с Россией. Отчасти война произошла по причине подстрекательства европейских держав. Европа стремилась унизить или по крайней мере ослабить Россию. Венценосные особы Европы не могли забыть обиду, нанесенную им новоиспеченной российской императрицей. После высочайшего коронования Екатерина приказала управляющему иностранным департаментом графу Никите Ивановичу Панину объявить всем иностранным министрам, находящимся при дворе, «что ежели, который из европейских Дворов не согласится в том, что титул императорский принадлежит монархии российской, то с тем Двором всякое сношение прерывается».

6 октября 1768 года турецкий великий визирь пригласил к себе русского посланника в Константинополе Алексея Михайловича Обрезкова и всех тех, кто служил в русском посольстве. С гяурами обошлись оскорбительно-грубо. Обрезкову зачитали ультиматум, в котором от русского военного командования требовалось немедленно вывести войска с территории, граничащей с Блистательной Портой, то есть с земель Речи Посполитой, и впредь не вмешиваться в польские дела.

– Я передам ультиматум императрице, – холодно ответил Обрезков.

– Мой султан, – не менее сухо произнес великий визирь, – хочет незамедлительно получить ответ.

– Вы же понимаете, что это невозможно, – удивленно возразил русский посол, – я не уполномочен по своему усмотрению подписывать подобные документы.

– Россия принять ультиматум наотрез отказалась, – словно не слушая посла, громко произнес великий визирь, а секретарь заскрипел калямом по бумаге.

В ночь после аудиенции русские дипломаты были заключены в Семибашенный замок.

* * *

– Слава, Аллаху, – докладывал великий визирь султану Мустафе III, – Петербург совершенно не готов к войне. Русские войска наполовину распущены и разоружены. Мы легко победим этих гяуров…

Сладкий и убаюкивающий голос великого визиря сливался с журчанием фонтанов. Мустафа полулежал на низком диванчике, под расшитым золотыми нитями балдахином. Словно в полусне, он слушал уверения визиря в том, что Россия слаба и ничтожна и свалить ее можно одним взмахом непобедимого оттоманского меча. В этот день небо над Истамбулом было нежно-голубым, как глаза гяурских наложниц, которых было немало в садах Топкапа, и таким же сладким и безмятежным. Султан взглянул на изречения из Корана, вышитые золотыми нитями на малиновых коврах его покоев, – окинул взглядом весь этот полусонный, исполненный неги мир, которому угрожали гяуры, сеявшие смуту в его владениях, и удостоил вниманием слова визиря.