мы смогли начать осмотр. Люси сняла бархотку, что скрывала ее шею. Как раз над внешней шейной веной виднелись две небольшие точки, злокачественные на вид. Болезненного процесса в них не было, но края их были очень бледны и точно разорваны.

После осмотра мой друг необычайно помрачнел и стал очень задумчив. Он серьезно посмотрел на меня и сказал, что это может оказаться вопросом жизни и смерти. Я аккуратно заметил, что, хотя девушка и выглядит ослабевшей и бледной, но вовсе не кажется умирающей. Ван Хелзинк печально взглянул на меня и сказал, что ему тоже хотелось бы в это верить.

Я принялся расспрашивать моего друга, но он ничего не ответил, лишь сказал, что ему нужно всё проверить, чтобы не пугать меня понапрасну. Он покинул город так быстро, насколько это было возможно, чтобы забрать необходимые вещи и книги из Амстердама, и в полную силу приступить к лечению.

Дневник Мины Мюррэй

20 августа.

После известия о том, что Джейн больна, я практически успокоилась насчет ее страшных посланий. Я убедила себя, что это лишь фантазии, вызванные лихорадкой.

Но сегодня история доктора Сьюарда вновь растревожила меня. Он сказал, что наблюдаемый им сумасшедший откликнулся на слова о колдуне, пьющем кровь.

Может быть, и я схожу с ума, но я решила выписать из журналов расписание кораблей, чтоб выяснить, могла ли разбившаяся шхуна привезти к нам то зло, о котором писала Джейн.

Доктор Сьюард и его друг провели осмотр быстро и профессионально. Но мне показалось, что они решили что-то скрыть от нас. Доктор Ван Хелзинк фальшиво улыбнулся нам с Люси и заверил нас, что всё хорошо, но отчего-то я ему не верю.

21 августа.

Ночью снова видела огромную летучую мышь. Странно, но, когда я спросила Люси об этих зверьках, она удивленно ответила, что никогда не видела их здесь. Более того, она вспомнила, как мистер Моррис однажды рассказывал ей, что такие летучие мыши описанного мной размера водятся только в тропических странах.

Могла ли мышь быть частью груза разбившегося корабля? Возможно, как и собака, она смогла сбежать после катастрофы?

Пишу, сидя в библиотеке. Искала в подшивке газет сообщения о кораблях, идущих в наш порт. Оказывается, в одной деловой газете есть целая рубрика для ожидающих корабль с грузом, где отмечают, в каком порту сейчас какой из ожидаемых кораблей. По-видимому, газета получает телеграммы от своих контрагентов, чтобы дать читателям надежную информацию.

«Дмитрий» был в Трансильвании!

Дневник Люси Вестенра

Гилингэм, 23 августа

Я решила последовать примеру Мины и записывать всё, что со мной происходит. Думаю, при встрече мы сможем обменяться нашими дневниками. Я знаю, что Мина получила дневник Джейн, и нахожу это крайне милым жестом. Он написан стенографией, и я не могу его прочесть, но Мина решила перепечатать его на машинке.

Надеюсь, она не оставит эту затею. Когда она читала дневник, то становилась всё мрачнее, начинала что-то выписывать и сверять, а однажды даже вскрикнула, выронила блокнот и прижала руки ко рту. Я не хочу тревожить ее расспросами, но я волнуюсь за нее. Во время расставания она подарила мне по ветке шиповника и рябины, а также головку чеснока, и со слезами на глазах попросила носить их всегда с собой. Это показалось мне странным, но я честно не выпускала эти вещи из рук, а когда легла спать, то положила их рядом с подушкой.

Возвращение домой влияет на меня не лучшим образом. Я чувствую странную слабость, а моё сознание кажется мне спутанным и смутным. Но странным образом сегодня я спала без кошмаров.

Сегодня приходил Артур, и я не нашла сил притвориться веселой. Он был в ужасе. Как же мне жаль расстраивать столь дорогого мне человека! За этой встречей я также совсем забыла о странных подарках Мины, а когда вернулась к себе в комнату, то обнаружила, что служанки выкинули сухие ветки. Чеснок, по их словам, они отдали на кухню. Надеюсь, это не слишком опечалит Мину.

24 августа.

Мне снились кошмары и чудились хлопки огромных крыльев. Сейчас я ощущаю ужасную слабость, у меня болит шея, а лицо отдает страшной бледностью.

Думаю, я отвыкла ночевать одна. Возможно, мне стоит упросить Мину еще погостить у меня.

Дневник Мины Мюррэй

24 августа

С утра была в больнице доктора Сьюарда, как мы с ним и договаривались ранее. Он показал мне того удивительного пациента, но, увы, мистер Рэнфилд вел себя довольно буйно, а потому я смогла поговорить с ним лишь через небольшое окошко на его двери. У нас состоялся очень странный диалог.

— Мистер Рэнфилд, вы не расскажете мне о своем господине?

— Мистер? Разве так теперь общаются с умалишенными?

— Даже с помутненным разумом человек остается человеком.

— Ха-ха! Слышали? Слышали? — Тут он явно посмотрел на стоящего рядом со мной врача и даже погрозил ему пальцем. — Так зачем же пришла столь вежливая мисс?

— Расскажите мне о своем господине. Я слышала, он пьет человеческую кровь.

— Зачем вам это знать, вежливая мисс?

— Я боюсь, он причинит вред моим подругам.

— Вред? Это он может! Он в этом мастер.

— Так скажите же мне! Он приплыл сюда на корабле? Зачем он здесь?

— Здесь много людей. Значит, целый пир для него. А как он добрался сюда, я не знаю.

После этого Рэнфилд начал метаться по комнате и что-то бормотать о своем господине, а доктор Сьюард принялся меня отчитывать, что я потакаю бреду несчастного сумасшедшего, еще больше смущая омраченный разум.

Мы вернулись в кабинет доктора Сьюарда, где я столкнулась с доктором Ван Хелзинком. Очевидно, тот только вернулся из Амстердама. Он выглядел несколько взволнованным и настаивал на том, чтобы как можно скорее отправиться к Люси. Как удачно сложились для меня обстоятельства! Ведь я тоже волновалась за нее и искала повода встретиться с ней как можно скорее.

Люси встретила еще бледнее, чем я запомнила ее при отъезде из Уайтби. Мы побеседовали с ней об ее кошмарах, и доктор Ван Хелзинк еще раз осмотрел ее шею. Когда я уже собиралась уходить, моя бедняжка Люси так жалобно попросила меня остаться на ночь, что я не нашла в себе сил ей отказать. Люси так устала от осмотра, что сразу же удалилась готовиться ко сну, наказав слугам проводить нас в наши комнаты.

К моему удивлению, доктор Ван Хелзинк воспротивился этому решению. Он горячо поддержал идею того, что несчастной больной нельзя оставаться в одиночестве, но настаивал, чтобы наблюдать за ней остался непременно один