Тот, как ни в чем не бывало, ее пожимает.

Я понимаю что к чему, вспоминая о том, как Босс мило побеседовал с Сережей по телефону.

Да не он это, дубина! Хочу сказать ему, а потом передумываю. А пускай, поучится вежливости.

Забираем корреспонденцию. Семь адресов. Я бы точно без машины не справилась. Хотя бы на Петроградке все. За часа четыре должны успеть.

Действительно. Благодаря тому, что Лысый знает город, как свои пять пальцев, мы лихо развозим все по адресам. Хоть какой-то от него толк.

Но меня мучительно преследует кошмарная мысль о девяти вечера. Представляя нашу новую встречу с Боссом, у меня чуть ли не паническая атака начинается. Голова кружится, перед глазами белые мошки.

Вспоминаю, что со вчера ни крошки во рту не было. Предлагаю Лысому заехать во “Вкусно и точка”. Он, на удивление, охотно соглашается. Любитель пожрать.

Договариваемся взять навынос и поесть в тачке. Только Лысый сердобольно просит не заляпать машину. От чего мне, наоборот, хочется залить все молочным коктейлем и раскидать картошку фри по вылизанному до блеска салону.

С жадностью вгрызаюсь в сочный бургер. С досадой слышу как звонит телефон. Блин, кто там опять, все удовольствие обломали. С опаской кошусь на экран. Лишь бы не Босс.

Но это мама. Выдыхаю и пытаюсь стремительно прожевать и проглотить еду. Надеюсь Гэ Пэ не успела ей растрындеть про Лысого.

Облизываю пальцы отвечаю на звонок:

– Доча? – слышу надтреснутый голос мамы в трубке и сразу понимаю, что что-то случилось. – У нас несчастье.

♀ Глава 17

– Мама, ты пугаешь меня! – откладываю еду в сторону. – Что случилось?

– У папы, – она едва сдерживает слезы, – обнаружили рак. Поджелудочной. Мы в шоке, Саш.

Вроде слышу слова мамы. И даже понимаю их смысл. Но тот не хочет доходить до меня. Я крепче прижимаю телефон к уху, словно это он виноват.

– Мам, подожди! Я ничего не понимаю, – закрываю глаза и трясу головой. – У папы обнаружили рак поджелудочной? – повторяю я, больше для себя, пытаясь осмыслить слова. – Как? Когда?

Краем глаза вижу, как рука Лысого с несколькими палочками картошки фри замирает на полпути ко рту. Он бросает на меня взгляд в зеркало заднего вида.

Не желая, чтобы посторонние слышали этот разговор, я поспешно вылезаю из машины, внимательно слушая рассказ мамы:

– Папа в последние пару месяцев резко похудел. Вообще ничего не ест. Аппетита, говорит, нету. Еле-еле отправила его к врачу. Ты ж знаешь его отношение к своему здоровью. «Поболит — перестанет, отвалилось — значит, не нужно было». Ну вот, так все и выяснилось, – мама не выдерживает, начинает хлюпать носом.

Молча перевариваю услышанное, уставившись в пустоту. Совершенно не понимаю, что сказать и как реагировать. Это так странно. Тебе говорят, что твой отец смертельно болен, а ты стоишь как истукан и ничего не соображаешь.

– И что? – еле выдавливаю я. – Что теперь будет?

– Врач говорит оперативно не лечится. Нужно делать химиотерапию. Да только у них в гос клинике нет нужного препарата. Вернее есть, но те более слабые и более токсичные, – слышу, как мама на другом конце трубки вытирает слезы и старается взять себя в руки. – Нужны зарубежные. Они есть только в частной клинике. Стоят дорого. Но делать нужно срочно, пока нет метастазов.

– Дорого – это сколько? – уточняю я.

– Двести тысяч за курс химиотерапии.

Я охаю. Моя мама работает заведующей в детском саду, а папа – инженер на заводе. Для нашей семьи это большая сумма.

– И нужно около семи-восьми курсов, но, может, и больше, – добавляет мама.

Пытаюсь в голове перемножить числа, словно и так не ясно, что сумма запредельная.

– Что? То есть, полтора миллиона?! – вскрикиваю и закрываю рот рукой.

На меня оборачивается пара людей: проходящая мимо женщина с пакетом “Пятерочки” и мальчик, выгуливающий черного пуделя. Я смущенно отворачиваюсь к машине, избегая встречи взглядом с кем-либо.

– Да, это без стоимости обследований, — всхлипывает мама. Мы сейчас продаем папину машину. Этого хватит на первое время. По родственникам и знакомым тоже кинули клич. Вдруг, кто чем сможет помочь. С божьей помощью, надеюсь, насобираем, – слышу, что она снова начинает тихонько всхлипывать.

Кажется, до меня только начинает доходить все, что она говорит.

Мой папа болен?

Мой папа умирает?

Сердце ухает и проваливается куда-то вниз. Почему-то в памяти всплывает папин запах: смолы и металла с нотками табака; его жесткие усы, и как он гладил меня по голове своей большой теплой ладонью, когда я, маленькая засыпала.

Мысль о том, что его не станет, что мне останутся только вот эти вот воспоминания, что я больше не смогу его увидеть, обнять или позвонить, когда захочу, приводит меня ужас.

– Мам, я приеду! Прямо сейчас! – вырывается у меня из груди. Чувствую, как слезы текут по щекам. – Посмотрю прямо сейчас, когда ближайший поезд…

Но мама меня решительно перебивает:

– Нет, доча! Куда? У тебя диплом на носу.

Она права, у меня как раз самая жесть начинается в универе: сессия, защита диплома, госы. Но как можно думать сейчас о каком-то дипломе? Разве это важнее?

– Плевать на диплом! – возмущенно восклицаю я, хватаясь за голову, ероша волосы. Вижу как Лысый тоже выходит из машины и закуривает.

– Саша, послушай меня, – в голосе мамы слышатся стальные нотки. – Сдашь экзамены и приедешь. Осталось недолго до окончания Университета. И, помолчав, добавляет, глотая слезы. – Мы пока сами справимся.

Делаю судорожный вдох, затем прерывистый выдох. Да, мама права. Чем я им там помогу, кроме своего нытья. Нервно хожу взад-вперед по поребрику.

– Хорошо, – покорно отвечаю ей. – Но я буду звонить каждый день! Приеду сразу же после госов. И пусть папа мне сам позвонит, как сможет.

– Договорились, – слышу как мама тяжело вздыхает. – Думаю, он сам еще не понимает, что происходит. Дай ему немного времени.

Молча киваю, как если бы она могла меня видеть. Затем сжимаю руку в кулак так, что ногти врезаются в ладонь:

– Мама, не плачь. Мы найдем деньги, – говорю я так уверенно, что сама удивляюсь. – И папа справится. Он ведь у нас такой сильный!

Мы прощаемся. Пару минут я просто