безразличной к светским мероприятиям, либо потому, что стало известно о внезапно ухудшившемся материальном положении семьи Элизабет.

Шафран никогда бы не подумала, что будет жалеть о том, что оставила эту жизнь позади, даже когда ее бабушка и дедушка угрожали лишить ее финансовой поддержки после того, как она отказалась покинуть университет, а затем, когда она заняла должность ассистента исследователя после окончания учебы, они воплотили свою угрозу в жизнь. Но теперь, когда на горизонте появился убийца из высшего общества, Шафран задумалась, может, стоило попытаться сохранить несколько мостиков, связывающих ее с дворянством, а не сжигать их дотла.

Ее утешало, что Ли все еще был частью этого мира и мог заставить улыбнуться даже самых черствых людей. К тому же они могли просто покинуть клуб, если что-то вдруг пойдет не так.

– Не понимаю, зачем тебе такие длинные волосы, – бормотала Элизабет, расчесывая почти черный локон.

Шафран предпочла проигнорировать старую как мир песенку «подстригись покороче» и приложила к губам самую темную помаду подруги.

– Ну, что думаешь? – спросила Шафран, глядя в зеркало на Элизабет. Она подчеркнула арку купидона[19], сделав губы более пухлыми и округлыми.

Завершив свои манипуляции, Элизабет окинула подругу оценивающим взглядом.

– Думаю, ты бы напугала свою бабушку до чертиков. Но ты все еще похожа на себя. – Она открыла ящик комода и покопалась в нем. – То что нужно!

– Никакого вазелина, – предупредила Шафран. – От него глаза слипаются.

– Это не вазелин, – ответила Элизабет с трагичным вздохом. – С такими ресницами он тебе не нужен. Закрой глаза.

Шафран послушалась подругу, а когда снова посмотрела в зеркало, то увидела, что взгляд ее голубых глаз стал более страстным, что было совершенно непривычно. Темная пудра затемняла ее веки, а когда Элизабет закрепила вокруг ее головы на уровне лба сверкающую, вышитую бисером ленту, она и вовсе себя не узнала. Облаченная в один из возмутительно ярких шелковых халатов Элизабет, она выглядела как кинозвезда в своем будуаре.

– Отличная работа, Элиза!

Та сделала старомодный реверанс. Шафран поднялась и последовала за ней по коридору, а затем поспешила в свою спальню, как вдруг раздался стук в дверь.

Она слышала, как Ли и Элизабет обмениваются колкостями, проходя по коридору в гостиную, и поспешно застегнула платье, которое ей редко доводилось надевать. С тех пор как она приехала в Лондон, этот шёлковый наряд баклажанного цвета был переделан по меньшей мере один раз: к нему добавились марлевые рукава почти такого же цвета, а узкая юбка теперь была чуть ниже колен. Из украшений она надела ожерелье, застегнула черные туфли на каблуках поверх черных чулок. В последний раз посмотрев на себя в зеркало, она увидела иную версию себя, более мрачную и эффектную, не хватало только папиросы и крепкого напитка в руках, облаченных в черные перчатки. Довольная своей маскировкой, она позволила себе щедро плеснуть парфюма «Tabac Blond», который они с Элизабет делили на двоих, и вышла в коридор.

Шафран обнаружила Ли в кресле в гостиной. Его строгий черный пиджак и безупречно белая рубашка совершенно не сочетались с его томной позой. Золотистые волнистые волосы сияли на свету; чуть более темные брови были нахмурены, пока он читал сборник стихов Элизабет.

Шафран присела на край дивана, с любопытством наблюдая за выражением его лица. Элизабет только недавно принесла домой свеженапечатанный томик, который назывался «Скрытые строки». Они целый час обсуждали название, но в итоге сошлись на том, что стихи были настолько пикантными, что любому, кто приобретет эту книгу, несомненно, придется ее прятать.

– Наслаждаешься поэзией? – непринужденно спросила Шафран, разглаживая юбку.

– Чрезвычайно, – ответил Ли, глядя поверх небольшой книжки полными озорства глазами. Щеки Шафран покрылись румянцем от того, как Ли принялся изучать ее. – Вынужден в этом признаться, знаешь ли.

– В чем – что читаешь стихи? – Он ни за что бы не стал признаваться ей в интересе к непристойной литературе. Наверняка у него самого были такие книги дома.

Ли подмигнул ей.

– Готова идти, Арлетт?

Шафран покраснела пуще прежнего.

– Ли, я не Арлетт Дежуа.

Он поднял бровь.

– В этом стихотворении о розе как-то многовато анатомических – ну, то есть ботанических – деталей, так что вряд ли оно принадлежит кому-то другому. «Бахрома чаши обрамляет росистый цветок»? – Он посмеялся над тем, как неловко она отрицала то, что под псевдонимом Элизабет скрывается она сама. – Но пойдем, поищем вдохновения для новых игривых рифм.

«Голубая комната» находилась на ничем не примечательной улице в невзрачном районе Элефант-энд-Касл на юге Лондона. Заведение можно было узнать по единственной лампочке синего цвета, висевшей над простой дверью в здании, которое больше напоминало складские помещения для закрытых магазинов, расположенных на другой стороне улицы. В иное время суток, по мнению Шафран, никто бы не заподозрил, что в этих стенах скрывается один из самых известных джаз-клубов Лондона, пользующийся дурной славой, но ночью гул музыки разносился по окрестностям, змеясь сквозь толпы мужчин и женщин, прочно обосновавшихся у дверей лазурного цвета.

Когда они вышли из такси, по телу Шафран пробежала нервная дрожь. Конечно, она и раньше бывала в ночных джазовых клубах – в основном с Элизабет, ближайшей подругой, – но это место, по слухам, было излюбленным у Элис Даймонд и ее «Сорока слонов»[20]. Кто-то мог сказать, что у Шафран была тяга к опасностям, ведь она участвовала в расследовании убийства, но пересекаться с женской бандой желания у нее не было.

Пока Ли вел девушку ко входу, она подумала, что могла бы взять несколько уроков у Элис Даймонд – та держала свою шайку в ежовых рукавицах. В последнее время Шафран не помешало бы больше железной хватки. На днях с Макгуайром и его дружками она была отвратительно пассивна и позволила Ли справиться с ними за нее, так же как позволяла это делать доктору Максвеллу до самого его отъезда. Как она сможет проявить себя на факультете, если при малейшем намеке на конфликт теряется или прячется?

Ли что-то пробормотал крупному мужчине в длинном плаще, стоявшему у двери. Видимо, он знал, что нужно сказать, потому что тот разрешил им пройти, едва взглянув на них.

Темнота, оживленная неистовыми звуками джаза, мгновенно поглотила их. Ли потянул ее за руку в плотно набитую людьми комнату. То немногое, что было освещено настольными лампами и редкими бра, было лазурного цвета. Танцпол был невидим под толпой людей. На небольшой сцене в передней части зала группа, состоявшая из черных и белых мужчин в синих смокингах, чей талант, к счастью, соответствовал их неистовому рвению, исполняла песню за