И она бойко отстучала название новой галактики:

OCTOPUS MADIDUS

Ради солидарности я признался:

– Честно говоря, я тоже никогда не видел пьяного осьминога. Кстати, не всякий специалист-океанолог отличит пьяного осьминога от трезвого. Поэтому я мог видеть и пьяного, но принять его за трезвого. Помню, в океанариуме на Цейлоне… Это остров такой на Земле, знаете?

– В Индийском океане, знаю конечно!

– В самом деле, нашел у кого спрашивать. В общем, там жили осьминоги… – я замолчал, поскольку про тех осьминогов, кроме места жительства, ничего не знал.

– Почему «жили»? – коварно потребовала уточнить Ливей.

– Потом их отпустили обратно в океан, – совсем запутавшись, соврал я.

– Это небось вам так сказали. Когда из-за неправильного обращения животные гибнут, посетителям объясняют: «они убежали к себе в лес» или «они уплыли куда-то там домой» – за маленьких детей нас держат. Я с таким уже сталкивалась. Вам солгали, будьте уверены, – убеждала она меня с какой-то неожиданной горячностью.

– Неужели все так и было! – не менее горячо воскликнул я и сразу же переменил тему: – Ваш осьминог ни от кого не пострадает, он не из океанариума… Вы любите компьютерные игры?

– Да, но это секрет, – она кокетливо потупила свои умные карие глазки. – А вы?

– Наверное полюбил бы, если бы было на них время. Здесь не слишком удобно играть, – и я обвел взглядом помещение кафедры. Это была просторная светлая комната с несколькими столами, запруженными папками и дисплеями, с пыльными пластиковыми стеллажами, прогнувшимися под тяжестью книг, с портретами видных ученых и тиснеными золотом поощрительными дипломами на стенах – всё в умилительном, «академичном» беспорядке.

– Вы правы, совсем не удобно, – согласилась она. – Ведь нейросенсорный костюм на работе не наденешь.

– Что верно, то верно. Это «Шесть Дней Творения»? – я указал на экран.

– Они самые.

– Нравится?

– Пока не понятно – я только начала.

– Интересная игра. Конкурс, опять же, объявлен. Приз – миллион!

– Конкурс – это здорово, но вряд ли мне по силам опередить других. Да и опоздала я – никак не могла оторваться от прежней игры.

– Хорошая была игра?

Мадемуазель Ливей вся аж засветилась.

– Просто отличная!

– Как называется?

Ливей вдруг страшно смутилась.

– "ШДТ" гораздо лучше, – сказала она, покраснев. – Спасибо вам за нее!

– Простите, спасибо кому? – напрягся я.

– Погодите, вы ведь из «Виртуальных Игр»? – испуганно спросила она.

По моему лицу она уже поняла, что нет. А я-то думал, что это мое природное обаяние развязало язык ученому секретарю.

– Увы, нет, – сказал я обреченно.

– О Боже! – ужаснулась она. Отставила чай и быстро загасила экран. – Извините ради бога. Профессор Цанс сказал, что должны прийти… Ой! – страдальчески ойкнула она и прикрыла рот рукой. – Извините…

– Это вы извините. Я не представился. Федор, – я протянул руку чтобы пожать ее узкую сухонькую ладонь. Ладони я не получил.

– Вы к кому? – спросила она официальным тоном.

– К профессору Цансу, по личному вопросу. Он скоро будет?

– Вероятно, минут через десять. У него сейчас лекция. Вы можете обождать его… – она указала на дверь в коридор.

– Там скучно, – я улыбнулся ей самой обаятельной улыбкой, на какую был способен. – А почему вы решили, что я из «Виртуальных Игр»?

– Обещали молодого человека приятной наружности.

– Ну я не так уж и молод.

– По поводу наружности вы не возражаете, – ехидно заметила она.

– А того, кого вы ждете, зовут, случайно, не Вейлинг?

Клянусь, она собиралась кивнуть. И кивнула бы, если бы в этот момент на кафедру не вошел невысокий, сутуловатый мужчина – профессор Казимир Цанс. Что ему шестьдесят три, я знал из биографической справки к одной из его работ. Густая шевелюра седых волос делала Цанса выше сантиметров на пять. На ходу он вытирал влажной салфеткой руки, испачканные фломастером для писания на доске. Одного взгляда хватило с лихвой, чтобы понять: Амирес мог ревновать Чарльза Корно к кому угодно – хоть к Хору с Сетом, он только не к Казимиру Цансу.

– Профессор Цанс? – осведомился я.

– Казимир Цанс, всегда к вашим услугам, – произнес он быстро, формально и как-то невпопад. Он вопросительно посмотрел на Ливей. Та пожала плечами и сказала:

– Господин Федррэ ждет вас около четверти часа. Говорит, по личному делу.

Цанс перевел взгляд на меня.

– По какому делу?

– Чарльз Корно, вы, вероятно, слышали… – начал я мямлить нарочно медленно. Он отреагировал мгновенно:

– Прошу! – и указал на дверь, противоположную той, что вела в коридор.

Мы вошли в небольшую комнатку с одним окном, служившую заведующему кафедрой личным кабинетом. Широкий письменный стол с монитором и застекленный шкаф занимали половину пространства. Кресло пребывало здесь в единственном числе, поэтому приглашения сесть я бы в любом случае не дождался, что, в свою очередь, позволило мне безо всякого приглашения усесться на подоконник, который приходился вровень с крышкой стола. Помедлив секунду, Цанс отодвинул кресло в сторону и присел на стол.

– Итак, господин Федрэ, я вас слушаю.

Я протянул ему визитную карточку, где было указано место работы – научно-популярный журнал «Сектор Фаониссимо» и профессия – репортер. Имя там тоже было указано, причем, настоящее.

– Господин Ильинский? – немного удивился он. – Но мадемуазель Ливей назвала вас… впрочем, понятно. Так чем обязан вниманию прессы? – спросил он, убирая визитку в боковой карман серого поношенного пиджака со следами фломастера на обшлагах.

– Наш журнал, «Сектор Фаониссимо»…

– Что-то никогда не слышал, – тут же вставил он.

Еще услышите, чуть было не ляпнул я.

– К сожалению, мы пока малоизвестны, – признал я. – Область наших интересов – естественные науки, в том числе компьютерные. Есть у нас и рубрика, посвященная виртуальным играм. Ближайший номер мы планируем посвятить памяти Чарльза Корно. Мы поместим его жизнеописание, интервью с друзьями, коллегами и известными учеными, работавшими вместе с ним над созданием компьютерных игр…

– Я с ним не работал, – резко прервал меня Цанс.

Не любит компьютерные игры, отметил я про себя.

– Зато вы крупнейший на Фаоне специалист в области математического моделирования. Вы могли бы дать, как говорится, научную оценку работам Корно. Ведь после него остались не только игры, но и масса теоретических работ по кибернетике.