Приемная была переполнена. Пышнотелая молодая особа в туфельках на шпильках и прозрачной кофточке с недовольным видом подкрашивала губы, сидя за столом.

— Теперь поняли, что я имел в виду? — прошипел доктор Уиншип, сердито хмурясь всю дорогу до входной двери.

* * *

— Что с вами произошло, Рима, вы забыли об обещании, которое дали мне в «Чайной мисс Салли»? — набросился на девушку Эллери, когда они вышли на улицу. — Неужели было непонятно, что я специально добился этого предложения для вас? А вы все испортили!

— Доктор Додд не хотел меня принимать.

— Так вы к тому же чувствительны!

— Он в самом деле не хотел, Эллери.

— Вы не правы. Доктор Додд — хронический благотворитель. Просто он, по-видимому, не может забыть обещания, данного папаше этой розы Райтсвилла. Но ведь он и перед вами чувствует себя виноватым, Рима. Мы работаем наугад, пытаясь ощупью найти дорогу к истине. Нам приходится пользоваться каждым проблеском света, и мы не можем себе позволить быть щепетильными. Если бы вы вели себя чуть поумнее и помогли мне… — Эллери кипел от злости.

— Простите. — Рима уставилась на лужайку, где старик, стоя на коленях, возился с рассадой. — Но это выглядело бы так, будто я пользуюсь преимуществом. Доктор Додд был так добр к папе. И доктор Уиншип…

— Ага, доктор Уиншип! Тон сразу изменился. Думаю, вы сами этого не замечаете. Так что с доктором Уиншипом?

— Он вам не нравится?

— Я его обожаю! Но тем не менее он всего лишь один из элементов головоломки. Ну, отвечайте, в чем там дело с доктором Уиншипом?

— Он был так добр. А я ничего не знаю о секретарской работе…

Рима выглядела такой маленькой и жалкой, что Эллери смягчился.

— Ладно. Поговорим об этом в другой раз. Тот старик… Это, часом, не…

— Это Гарри Тойфел.

Тойфел был высоким худым стариком с впалыми щеками, землистого цвета кожей и редкими волосами. Его узловатые руки проворно рылись в земле. На нем был некогда черный пиджак, весь в заплатах, и грязные на коленях брюки, ярко-голубая рубашка с невероятно высоким воротником и узкий галстук. «Если надеть на него цилиндр с лентой, — подумал Эллери, — то получится вылитый Сизый Нос — чудаковатый философ».

— Давайте побеседуем с ним, Рима.

— Нет!

— Вы его боитесь? — мягко спросил Эллери.

— Да!

— Идите за мной.

Рима неохотно подчинилась.

— Тойфел!

Садовник резко поднял голову и огляделся вокруг. «Пытается делать вид, что до сих пор не замечал нас», — подумал Эллери.

— Да, мистер?

— Я Эллери Квин, детектив, — представился Эллери. — Расследую смерть Тома Эндерсона. Вы были его приятелем, Тойфел. Что вы об этом знаете?

— Что знаю? — Тойфел с трудом поднялся. — Ну, мистер, я знаю, что человек смертен и смерть печальна — вот и все. А вы знаете больше? — Его маленькие голубые глазки уставились на девушку. — Это, часом, не Рима Эндерсон?

Эллери стиснул ее руку.

— Здравствуйте, мистер Тойфел, — быстро сказала Рима.

— Не узнал тебя в таком наряде. В нем ты выглядишь как взрослая женщина. — Старик продолжал смотреть на нее.

Руки Римы напряглись.

— Когда вы в последний раз видели Эндерсона? — спросил Эллери.

— Вечером перед его исчезновением. Мы сидели у Гаса Олсена — Том, Ник Жакар и я. — Кадык Тойфела подпрыгнул. — На 16-м шоссе.

— И ушли все вместе, не так ли?

— Нет, мистер. Том ушел первым.

— В котором часу?

— Около половины одиннадцатого. Вскоре ушел Ник, а потом и я.

— Эндерсон был трезв?

— Он пил только пиво. — Старик сплюнул на траву.

— Вы или Жакар не спрашивали Эндерсона, куда он идет?

Тойфел посмотрел на Эллери.

— «Хочешь сберечь собственную свободу — оберегай врага от угнетения». Это Пейн. И я с ним согласен. Аминь, братец.

— Я думал, Том был вашим другом.

— Был. Поэтому я спрашиваю: может человек относиться к другу хуже, чем к врагу? — Тойфел вновь сплюнул.

«Глубокое рассуждение, — подумал Эллери. — Особенно ценное при расследовании убийства».

— И вы больше его не видели?

— В этой жизни — нет, — усмехнулся Тойфел.

Эллери заметил, как старый садовник втянул губы, прижимая их в печальной гримасе к пустым деснам, и подумал, что неприязнь, которую тот вызывал, во многом обусловлена малопривлекательной внешностью. Однако этим мыслям противоречили похожие на кремни глаза старика и испуганно сжавшаяся Рима.

— Вы посылали мне недавно одно или два письма? — Эллери и ему задал свой нелепый вопрос.

Старик уставился на него:

— Этого вопроса я просто не понимаю, мистер.

— Вы посылали два письма Эллери Квину в Нью-Йорк на Западную Восемьдесят седьмую улицу?

— Да я уже двадцать пять лет не пишу писем.

— А «Архив» часто попадается вам на глаза?

— Попадается часто, только я ее не читаю. В газетах нет правды — только факты. Будете с этим спорить?

— В другой раз, — улыбнулся Эллери. — Должен признаться, Тойфел, что я вами восхищаюсь. Вы переносите удары, которые многих могли бы свалить с ног. За короткое время вы потеряли двух хозяев и друга, но это не лишило вас способности философствовать.

— Душа человека вечна и бессмертна. — Тойфел снова опустился на корточки.

— Вы религиозный человек?

— Это слова язычника — Платона, мистер. Но люди теперь не читают Платона — только газеты. Что до моей религии, то я вижу Бога в каждом семени, дающем росток. А когда вы находили в церкви что-нибудь, кроме срезанных цветов? Впрочем, вас это не касается, мистер.

Они оставили городского философа любовно ухаживающим за своей рассадой. Он не смотрел им вслед и даже ни разу не взглянул на Риму Эндерсон.

* * *

Рима сказала, что ей не нужен никакой ленч, что она не голодна и, если у Эллери нет для нее поручений, она вернется в отель и наконец снимет туфли. К тому же она привыкла к послеполуденному сну. Нет, Эллери незачем ее провожать — она не хочет нарушать его планы.

— Я зайду за вами через пару часов, Рима. Вы мне понадобитесь. — Эллери взял ее за руку.

— В «Апем-Хаус»? — Рима убрала руку.

— Да.

— Хорошо.

Эллери наблюдал, как девушка удаляется быстрыми шагами. Его бы не удивило, если бы она побежала.

Пройдя по Алгонкин-авеню до Стейт-стрит, Эллери свернул на запад к зданию окружного суда.