– Ну, можно плюнуть на те полтонны золота, что малая летающая лодка перевезёт. А ты конкретно на МР-5 туда-сюда летай. – Предложил Брехт.

– Жалко. Не, так и поступим. Семёнов пусть, командует, а я с Инакиевым отдельно на МР-5 прилечу, что там до дороги от озера, километров тридцать. Успею.

– Подожди, Иван Ефимович, мне тут мысль интересная сейчас в мою бестолковку пришла. Как проверить профпригодность капитана.

– И?

– Ну, смотри, нам бы для захвата поезда польская форма не помешала. Давай, завтра его с парой взводов снайперским и диверсионным отправим к ближайшей польской пограничной заставе. Пусть там всех вырежут и форму, всю какая есть, и оружие сюда доставят, тогда и он в бою побывает, что ему не повредит. И мы уже спокойней будем планировать операцию по захвату золота партии. – Брехт вновь склонился на карте, разыскивая видимый ранее значок погранзаставы. – Вот смотри. Близко совсем к реке. Подбросят их летающими лодками.

– А поляки шум не поднимут? – посмотрел на палец Брехта Светлов.

– Им сейчас не до такой мелочи, как пограничная застава, там немцы с огромной скоростью к Варшаве рвутся с Запада и с Севера к Белостоку. Да, может, это немецкие парашютисты сотворили. Нет тела – нет дела. А своих тел мы там оставлять, точно, не будем. Стоп. И их тел тоже. Перенесём на нашу территорию и в братской могиле захороним.

– Согласен. На завтра планируем?

– На завтра.

Событие двадцатое

Учитель в школе спрашивает Вовочку:

– Вовочка, скажи, кто такой Василий Иванович Чапаев?

– Предводитель негров.

– Почему?

– Так он против белых воевал.

Капитан Семёнов Семён Карпыч, как и сказано в фильме «Чапаев», в первые ряды не полез. Ну, стрельнёт какой малахольный полячишко из допотопной фузеи и останется отряд без командира. Кому, спрашивается, от этого будет веселей? Да только проклятым польским захватчикам. Капитан в маскхалате «леший» двигался во второй волне диверсантов. Погоды стояли замечательные. Дожди и всякие ветра холодные отменил кто-то. (На небе?) Не, не – бога нет. Но кто-то отменил. И весь день солнышко настоящее, тёплое, летнее траву сушило. А в ночь на совершенно безоблачное небо выкатилась такая, на три четверти чуть обгрызенная, луна и куча звёзд от самой Бетельгейзе, до невезучей Полярной, которая под хвостом «Медведицы». Ну, не попёрло бедняжке, не нашлось более достойного места на небосводе. Словом – светло. Ясно, как на ладони, всю польскую заставу видно. Вон, опущенный шлагбаум полосатый перегораживает дорогу в Царство Польское, вон, будочка, точно такая, как на картинках рисуют про городовых царских. Держимордах проклятых. А вот и несчастный польский пограничник, вместо того чтобы спать, присев у будочки, бдит себе. С ноги на ногу переминается, руками чего-то машет. Не иначе, как зубную фею отгоняя. Она же во сне приходит.

Он при нападении на погранзаставу должен первым умереть смертью храбрых, и ценой свой жизни успеть поднять заставу по тревоге. Как там любит комбриг повторять? Да, блин! Как там любит комдив повторять? «Наивный албанский юноша». Капитал поднял руку и Мишка Чувак, встав на колено за кустом, метрах в пятидесяти от будочки натянул лук.

Дук. Стук о будочку, даже с такого расстояния слышно было. Или это потому, что все шесть чувств напряжены. Стоит. Пограничник стоит. Твою же налево, через направо. Ешки – матрёшки. Ложки – поварёшки. Промахнулся тувинец! Стоит проклятый интервент белопольский.

Капитан зло глянул на старшего лейтенанта. А говорят, вообще не промахивается из своего лука. А тувинец встал и пошёл к будочке. Семёнов мотнул головой. Сейчас сорвёт всю операцию. Нет. Часовой продолжал стоять по стойке смирно. Да, что такое. Семёнов перебежками – перекатами бросился к шлагбауму. Подоспел одновременно с Мишкой и замком Фёдоровым. И тут увидел, что тувинец не промахнулся, из глаза поляка торчала чёрная Мишкина стрела. Она в этот глаз вошла, пробила черепушку часового с той стороны и пришпилила его к деревянной будочке, как бабочку или жука-носорога какого. Потому и стоит, что пришпиленный. Да, не зря сказки про этого Мишку Чувака рассказывают. Вот одной он теперь сам свидетелем оказался. Будет что внукам – правнукам рассказать.

Первая часть плана, разработанного отцами – командирами, выполнена на пять. Теперь осталось дальше так же уверенного его в цель претворить. А дальше была смешная с точки зрения Семёна вещь. Но комдив сказал, что сработает, а ему капитан привык доверять.

– Давай, Василий. – Кивнул Семёнов подползшему командиру отделения диверсантов.

Васька махнул рукой и двое диверсантов, сняв поляка со стрелы, уложили на траву и быстренько раздели. После чего Василий нацепил на себя поверх гимнастёрки шинельку пограничника и водрузил на голову его фуражку. Пригибаясь, отделение диверсантов подбежало к самому таможенному посту и рассредоточилось у окон и дверей.

Васька поднял руку, давая команду снайперам и своим приготовиться, а потом распахнул дверь, сделал шаг внутрь, потом развернулся и прокричал:

– Szybko za mną! Tam jest coś takiego! (Скорее за мной! Там такое!)

Через тускло освещённые окна было видно, что четверо поляков подорвались с лавок, на которых сидели за столом, играя в дурака, наверное, и выскочили за Васькой на крыльцо. Раз, и один из диверсантов хватает поляка за руку и рывком разворачивает к себе. Два, и натренированным ударом диверсант попадает со всей силы кулаком поляку в Солнечное сплетение. Три, и второй диверсант за горло запрокидывает голову пограничника, который пытается сделать вздох. Четыре, и четырёхгранная игла мизерикордии впивается в расширенный глаз поляка. Пять, и безжизненное тело проклятого оккупанта аккуратно укладывается на землю, так, чтобы если кровь из глаза, и пойдёт, чутка, то чтобы мундир не испачкала. Не за жизнями же поляков пришли. Кому их жалкие белопольские жизни нужны?! Пришли за одежонкой, пусть поделятся. Нам нужнее. Только командиры подозревали, что делиться поляки могут не захотеть. Потому и не оставили им выбора. С мёртвыми договориться о взаимопомощи легче. Ты нам форму, а мы тебе неглубокую могилу.

– Не спать, раздеваем быстрее и дальше. Ещё казармы.

Событие двадцать первое

Гаишник – водителю.

– Дыхните.

– Пожалуйста.

– Ещё раз.

– Зачем?