class="p1">— Нет, — я рассмеялся, — кое-что другое сделаю. Только сначала надо с Марьей Алексевной обсудить. Мы тебя спрячем так, что ни один сыщик не найдёт.

Так за разговорами мы незаметно и дошли до камней. Там пришлось напустить на себя строгий вид и заняться с Таней дыхательными техниками. Упражнения давались ей тяжело, я придирался, требовал повторять раз за разом и не давал девушке спуску. Не самое приятное занятие, должен заметить, но я действовал по принципу: хочешь добра человеку — учи без послаблений. Тем более что с Талантом шутки плохи, по себе знаю.

— Константин Платонович…

— Кхм!

— Костя, — Таня зажмурилась и тряхнула головой, — Костенька, я не чувствую никакого Таланта. Вот ни капельки!

— Даже не пытайся его специально искать. Он сам проявится, когда придёт время. По себе знаю, Талант никогда не опаздывает, он приходит вовремя.

— Хорошо, — она вздохнула с сожалением, — а так хочется его пощупать.

— Тогда повтори последнее упражнение. И не напрягайся так на вдохе, будто собираешься лопнуть…

* * *

Нашего возвращения в усадьбу с нетерпением ждали.

— Константин Платонович! Как я рад вас видеть! Только узнал, что вы вернулись, так сразу к вам.

Добрятников обнял меня по-дружески и кивнул на Ксюшку.

— Простите, но снова перекладываю на вас заботу о своей дочери.

— Ксения, опять? — я вопросительно поднял бровь. — Как в прошлый раз?

— Нет-нет, что вы, — заступился за рыжее чудо отец, — она старалась, даже больше, чем я рассчитывал. Первые три дня — идеально. Затем хорошо, терпимо. А потом… Потом у нас закончились куры, а у нашей мамы нервы.

Девочка бросила на меня жалостливый взгляд. А Мурзилка, сидевший у её ног, только презрительно фыркнул. В наш курятник он не ходил никогда, предпочитая питаться от щедрот ключницы и повара, а вот чужих птиц принципиально терпеть не мог. Но не охотился, как обыкновенные коты, а действовал изощрённо: приходил в курятник, садился в центре и выбирал жертву, на которую пристально смотрел. Птичка от такого внимания начинала носиться кругами, а затем и вовсе помирала от страха. Мурзилка забирал добычу, относил в укромное место и устраивал пиршество.

— Пётр Петрович, я компенсирую потерю ваших бедных кур.

— Господь с вами! Это всё мелочи и ерунда. А вот смотреть, как ваш тигр их изводит, — просто мурашки по коже. Слуги на ночь запираться стали, чтобы он к ним случайно не зашёл.

Я пообещал, что больше не позволю Ксении возить с собой кота. Куры курами, а доводить семейство Добрятниковых до нервного срыва в планы не входило.

Кстати, Мурзилка отнёсся к возвращению моего Таланта со всем вниманием. Подошёл, обнюхал меня, потёрся о ногу и стал проситься на руки. Пришлось взять заразу эдакую. А ведь весу в нём, пожалуй, почти пуд будет. Если и меньше, то не слишком сильно. Это уже не Мурзилка, а целый Мурза получается.

* * *

Добрятников пробыл у нас до вечера. Рассказал последние печальные новости о смерти императрицы и слухи о новом императоре Петре Фёдоровиче.

— Помяните моё слово, Константин Платонович, добром это царствование не кончится.

— Почему вы так думаете, Пётр Петрович?

— Вы помните времена Бирона? Ах да, вы слишком молоды для этого. А я прекрасно помню. Так вот что вам скажу: Бирон не был таким страшным мздоимцем и деспотом. Вполне толковый человек, получше многих наших царедворцев. Но имел несчастие быть немцем в глазах нашего дворянства. А оно терпеть не может над собой любых иностранцев. Хоть наши князья, графья и простые помещики восторгаются всем заграничным и благоговеют перед авалонскими и французскими «мудрецами», дома они со всей ненавистью обрушиваются на иностранца, взявшего хоть толику власти над ними.

— Вот как? Никогда бы не подумал.

— Увы, увы, Константин Платонович, не раз уже наблюдал такую заковыку. Вот и Пётр Фёдорович слишком любит всё прусское да немецкое и пренебрегает русским. Как он ни гладил по шерсти наше родовитое дворянство, оно вцепится ему в руку и будет драть, как волк овцу. Они даже его жену-немку готовы бы поставить, коль она окружила себя русскими, а не своими соотечественниками, как он.

Слова Добрятникова дали мне хороший повод к размышлению. Полагаю, здравое зерно в его размышлениях есть. Я даже знаю, кто именно будет способствовать смене фигуры на троне — бывший канцлер Бестужев. И никакого значения не имеет, что старик сидит в ссылке. Тем более что сама Екатерина активно вербует сторонников и жаждет ввязаться в драку.

* * *

Вечером, едва я отправил Ксюшку спать, на пороге усадьбы появился Киж. Он прятал усмешку, но было видно, что ему весело и хочется поделиться чем-то страшно забавным.

— Константин Платонович, у меня срочные известия для вас.

— Не желаешь сначала переодеться?

Я кивнул на его пыльный камзол и грязные сапоги. Обычно мертвец крайне трепетно относился к своему виду и предпочитал сначала привести себя в щёгольский вид, а уже потом говорить о делах. Но в этот раз ему не терпелось поделиться новостями.

— Послезавтра Бобров будет стреляться на дуэли. Представляете? Наш душка Бобров.

— Та-а-ак. Мне нужны подробности, Дмитрий Иванович. Из-за чего? С кем?

— Причину точно сказать не могу. Они с Сашкой набрали в рот воды, как рыбы, и не рассказывают. Вроде как, по словам Марьи Алексевны, Пётр спас рыжую от плохой компании. При этом подрался с кем-то там и получил в ногу удар шпагой, к счастью, отделался царапиной. Привёз Сашку в особняк княгини, а после получил от «похитителей» рыжего сокровища вызов по всем правилам.

— А что Марья Алексевна?

— В полном восторге. Говорит, что не видела таких страстей со времён балов Анны Иоанновны.

— Ещё лучше, — я прошёлся по гостиной, прикидывая, с чего начать: придушить Сашку или спасать Боброва. — Ты не сказал, с кем он собрался стреляться.

— Ерунда, какой-то толстый недоросль, даже Пётр его легко застрелит. Он вроде говорил, что это сын Шереметева.

Глава 10

Вызов

— Ещё раз повтори, Дмитрий Иванович: с кем Бобров должен стреляться?

— С сыном, — Киж, глядя на меня, заподозрил неладное и перестал довольно лыбиться, — Шереметева.

— Ёшки-матрёшки! Хорошенькие новости.

Обоих придушу! Сначала Александру, скандалистку эдакую, потом Петра, чтобы знал, кого на дуэль вызывать. Это же надо додуматься — Шереметева!