– Я не липну! – помотала головой Катя.

– Липнешь! Скажи лучше честно, ты в него влюбилась, да?

– Ничего не влюбилась!

– Тогда и отвали от него! В отличие от тебя, я врать не буду! Он мне нравится, поняла! – выкрикнула Таня, не стесняясь школьников, которые тоже заходили в гардероб.

Катя понимала, что стесняться, собственно, и нечего. Сегодня день такой, особенный. Сегодня все можно.

– Он многим нравится! – выпалила она, вспомнив груду «валентинок» у Руслана на парте. – Ирке Ракитиной, например. Иди ей расскажи, как ты относишься к Шмаевскому! Сомневаюсь, что перед ней ты будешь так же решительно выступать! Ей это наверняка не понравится, и она тебя от себя, такой успешной и красивой, быстренько отлучит. Что тогда делать станешь?

Бетаева ничуть не растерялась.

– Если хочешь знать, то Ирка получила несколько любовных признаний от самого Димы Костюкова из десятого «А», – сказала она, – и Шмаевский ей теперь и на дух не нужен.

– Так, значит, это ты прислала мне записку с «уродиной»? – сообразила вдруг Катя. – Ты? Моя подруга с первого класса?

– А ты-то какова? Разве лучше! Знаешь, что мне Руслан нравится, и пытаешься встрять между нами?

– Ничего я не пытаюсь! Он сам!

– Ой, держите меня! Не могу! – делано расхохоталась Бэт. – Неужели ты до сих пор не поняла, что он тебя просто пожалел, когда ты спектакль закатила перед парнями? А теперь не знает, как и отделаться! Он же у нас интеллигент! А вдруг ты решишь под машину кинуться с горя! Что ему тогда делать? Он мне даже жаловался! Просил как-нибудь на тебя повлиять!

– Врешь! – с побелевшими губами крикнула ей Катя.

– И не думаю! У меня доказательства имеются! Ты, надеюсь, помнишь почерк Шмаевского?

Почерк Руслана невозможно было перепутать ни с чьим другим, потому что единственный в классе он писал левой рукой. Его буквы сильно заваливались влево и были как бы не дописанными до конца. Особенно смешной была «м» – эдакий волнистый червячок. Разумеется, Катя знала почерк Шмаевского.

– Так вот! Руслан мне сегодня кучу записок прислал. Вот гляди! – и Танька показала смятый листок в клетку, где почерком Шмаевского два раза, сначала маленькими буквами, а потом большими, было написано: «Ты мне нравишься!» Буквы «м» представляли собой двух червячков: одного поменьше, а другого побольше.

Катя хотела взять записку в руки, но Танька не дала.

– Куда руки тянешь! – злобно крикнула она в лицо бывшей лучшей подруге. – Не твое! Из моих рук смотри! А вот другая! – И она развернула следующий листок со словами: «Ты лучше всех!», потом третий: «Мне все время хочется быть рядом с тобой!» и четвертый: «У меня есть для тебя подарок!»

Кате показалось, что она вдруг стала невесомой. Тело будто сделалось полым и пустым, как надувные шары, украшающие школу. От нее, Кати Прокофьевой, осталась одна оболочка. Она отвернулась от Бэт, которая еще что-то говорила ей, и понесла эту оболочку к дому. Куда ж еще? Где ей найти другое пристанище? Все кончено. Все кон-че-но.

На улице дул сильный ветер и бросал в лица прохожих колючий мокрый снег. Вот было бы здорово, если бы этот ветер унес с собой то, что осталось от Кати. Никто не огорчился бы. Никто. Даже мама. У нее есть какой-то друг, который возит ее на машине. И зачем она соглашается? Она ведь уже знает, как это – чувствовать себя пустой оболочкой, но, похоже, опять собирается наступить на те же грабли! Этот, с машиной, непременно ее обманет! Они все обманывают! По-другому не бывает! Это закон жизни! А себя Кате не жалко. Нисколько. Сама виновата. Потеряла бдительность. Растаяла от поцелуев Шмаевского. Дура! Идиотка! Знала же, что все эти Онегины подлы! Они природой запрограммированы на измены! У них это в крови или, может быть, даже в генах, а потому им нельзя верить! И она больше никогда не поверит!

Катя чуть не задохнулась от сильного порыва ветра. Мокрый снег залепил ей лицо. Ну ничего… Она сейчас придет домой, выпьет горячего чаю, ляжет в постель, и… пропади все пропадом!

Лечь в постель Кате не удалось. Дома неожиданно оказалась мама.

– А т-ты что тут делаешь? – спросила Катя. – Почему ты не на работе?

– А почему у тебя такое лицо? – в ответ спросила Наталья Николаевна.

– Какое?

– Злое, вот какое!

– Оно не злое… – растерялась Катя, будто пойманная с поличным. – Просто… на улице ужасная погода… Я замерзла…

– Да, погодка не праздничная, – согласилась мама. – Но это не страшно! Главное, какая погода внутри нас! Сейчас я тебя покормлю горяченьким, и у тебя сразу поднимется настроение! Вот увидишь!

Катя знала, что настроение «от горяченького» у нее вряд ли поднимется, но соорудила на лице некое подобие улыбки, а потом, пряча от матери глаза, начала раздеваться. Надо же как не повезло! Нельзя лечь в постель и забыться. Сейчас придется разговаривать и изображать заинтересованность происходящим. Какой кошмар… Хорошо отшельникам. Они живут в своих пещерах, и никто к ним не пристает с ненужными расспросами. Катя представила себя изможденным бородатым старцем в рубище, спящим на голых камнях. Да, это именно то, чего ей сейчас не хватает: рубища, голых камней и тишины.

А Наталья Николаевна щебетала, гремя посудой:

– Я решила сегодня взять полдня отгула ради праздника. Хочу привести себя в порядок и пойти с тобой в школу красивой! Надеюсь, ты не возражаешь? – И не дожидаясь ответа, продолжила еще более веселым голосом, от которого у Кати ломило виски. – Я и тебе купила классный джемперок из ангоры с такими, знаешь… бусинками… Продавщица сказала, что самый писк! Он на твоем диване лежит. А то что ты все в спортивной куртке ходишь, как ребенок! Ты же у меня уже настоящая девушка!

Кате стало совсем плохо. Неужели придется идти в школу? Да еще с какими-то бусинками? Может, сказаться больной? Нет, мать не проведешь. Обязательно прилипнет: что случилось, да где болит, да немедленно вызовем «Скорую помощь». Пожалуй, придется перетерпеть этот день, как стихийное бедствие. К тому и погода располагает.

– Кать! Ты примерь джемпер, пока я разогреваю! – прокричала из кухни мама.

Катя обреченно поплелась в свою комнату. Джемпер был пушистым, мягким и ярко-красным. На груди сплетали немыслимый узор жемчужные бусинки. Да-а-а, прямо скажем, не рубище… Жемчуг и красный цвет – это как раз для Дня влюбленных. А День влюбленных не для Кати. Новый, кричаще-радостный джемпер никак не вязался с тем мраком, который поселился у нее в душе, диссонировал, а потому взбесил чуть ли не до слез. Катя натянула обновку и, даже не взглянув в зеркало, вышла в кухню.

– Отлично! – обрадовалась Наталья Николаевна. – Я боялась, вдруг не угадала размерчик, но сидит как влитой. – Она подняла глаза от джемпера к лицу дочери и испуганно спросила:

– Кать… ты что… тебе не нравится, да? Я не угадала? Это уже не модно? Продавщица меня обманула?