эмоциях мы то и дело перебивали друг друга, и разговор выходил довольно странным.

— Содержать семью! Ну, тачку с водилой тебе, конечно, не обеспечу, но…

— Ничего не выйдет. И дело не в тачке.

Я обошла Ника по дуге и, чувствуя, как болезненно, будто через силу, захлебываясь, колотится сердце, сбежала вниз по ступенькам. Семью он собрался содержать! Семью…

Никита нагнал меня на крыльце. Схватил за руку.

— Ты не представляешь, что предлагаешь. Ты знаешь, кто мой муж? — шипела я, разозленная до крайности его инфантилизмом… Но еще больше своей готовностью сдаться. Рискнуть! Потому что уж очень, очень того хотелось — броситься в омут с головой. Но разве я могла поставить на кон этого мальчика?

— И что? — набычился Ник.

— А то, что он никогда меня не отпустит.

— Крепостное право давно отменили. Слушай, он тебя обижает, да? Ты его боишься?

Никита жадно шарил по моему лицу взглядом, и такое в нем было… сладкое. Глупыш. Весь такой крутой. Выросший в эпоху интернета и гласности, а потому думающий, что мы живем во времена абсолютной свободы. Знаете, это ведь, наверное, самый большой обман, если так поразмыслить.

— Я за тебя боюсь. Мне муж ничего не сделает. Любит сильно. А тебя…

— Зубы сломает! Пойдем. Просто посидим, поболтаем. Я же ничего такого не предлагаю.

— Я не шучу. Семен сломает тебе жизнь, если вообще оставит в живых. Поверь, ни одно свидание, ни одна женщина того не стоит.

— И все же я рискну.

Вот тут я все-таки психанула. На себя скорей. За то, что готова была защищать этого дурачка ценой своей жизни, а он сам, не сумев верно оценить ситуацию, с таким отчаянием нарывался. Строил из себя взрослого, умудренного жизнью. И вообще ведь не понимал, что за все в этой жизни с него спросить могут.

— Пусть у нас будет один только вечер, а дальше смерть! — пошутил Ник, поклонившись.

А может… Может, я все преувеличила? Всего-то один вечер. Почему бы себе его не подарить? Я хорошо выгляжу. Можно же притвориться… Что у нас роман. Что у нас все впереди? И что за моей спиной нет всего того багажа, что я тащу, пригибаясь к земле.

— Хорошо. Я только отпущу водителя.

В местечко, куда меня пригласил Никита, мы ехали на его машине. Вел он, на мой взгляд, чересчур лихо. Набирал скорость там, где это было совершенно бессмысленно, например, между светофорами, резко тормозил, потом рвал с места. От этих бесконечных рывков меня укачало. Но я не стала ничего говорить, чтобы не портить Нику настроения. То у него было отличным. Он бросал на меня жаркие взгляды, улыбался и подпевал музычке, отбивая пальцами по рулю ритм.

Мне же становилось все хуже. К месту я приехала вообще зеленая.

— Отойду в туалет.

— Ага. Он здесь налево. Я пока закажу нам выпивку. Ты что будешь?

Я немного растерялась, потому что в глаза не видела здешней винной карты. Назвать наобум марку своего любимого вина? А вдруг его здесь нет, или это слишком дорого для Никиты… Я-то вообще не привыкла смотреть на цены.

— Что-нибудь на свой вкус, — вымучила улыбку. Говоря откровенно, к этому моменту мне уже было ужасно хреново. И только его полупьяный влюбленный взгляд делал происходящее сносным.

Когда я вернулась за стол, нам уже принесли напитки. Пиво для Ника (черт, он же за рулем!) и коктейль для меня, украшенный зонтиком и вяленой вишней. Я улыбнулась тому, как ярко выбор Ника проиллюстрировал, насколько мы разные. Буквально носом ткнул — дура, куда ты лезешь? А мне было все равно. Мне, может, хотелось пить эти невозможно приторные коктейли и смеяться над шутками Ника, как тупая восторженная малолетка.

Никита о чем-то оживленно рассказывал. О чем-то простом — фильме, на который вот недавно ходил в кинотеатр, подготовке к экзаменам и собеседовании. Его глаза горели, улыбка ослепляла. Он приглаживал темные волосы пятерней, а у меня зудели ладошки, так хотелось его коснуться. И губами потрогать острый кадык, и руками скользнуть под футболку…

— Нет, ну какая же ты красивая. Мне вообще положен орден, между прочим!

— Да ты что? И за что же?

— За то, что я смог вызубрить твой предмет. Я же на парах, считай, вообще ничего не слышал. Увижу тебя — и все. Мозги утекают в…

Он не договорил. Просто скользнул рукой по столу к моей, сжал пальцы… И в этот момент случилось сразу две вещи: мимо нас пронесли краба, от насыщенного аромата которого меня замутило, а взгляд выхватил из толпы Шведова.

В один момент с моего лица схлынули все краски. Я отдернула руку, вскочила, потому что рвота стала резко подкатывать. Бешено вертя глазами, оглянулась и… вырвала в подставленное мужем серебряное ведерко для льда.

— Ты как? — заботливо спросил Шведов, разворачивая меня к себе. Я схватила салфетку, чтобы промокнуть губы. Было так неловко, что щеки горели. Но неловко до тех пор, пока я не увидела, с какой виноватой брезгливостью на меня смотрит Ник. Уж лучше бы он боялся.

— Нормально, — кивнула мужу.

— Тогда поехали.

— Секунду.

Я сгребла со специальной подставочки сумку. Достала кошелек, вынула пару купюр и, не слушая: «Да что ты, Вер Ивановна, ты что? Не надо!» — подоткнула под свой стакан.

Дура я. Набитая дура… Меня просто вывернуло разок, и Ник тут же слился. А что бы он делал, если бы узнал о моем диагнозе? Ничего-ничего, будет уроком. Никому я не нужна. И никогда уж не буду.

— Садись, я сейчас приду, — велел Шведов, распахивая передо мной дверь мерседеса.

— Нет. Не трогай его. Там все закончилось.

— Ты ж говорила, не было ничего? — хмыкнул Семен, доставая из пачки сигарету и с наслаждением подкуривая. Лениво подумалось, что я даже вспомнить не могу, когда он в последний раз курил.

— А все закончилось, не начавшись, Сём. Садись уже.

Шведов сделал несколько жадных затяжек и таки нырнул в салон. Сразу пахнуло куревом и его не меняющимся с годами ароматом — отутюженных до хруста рубашек. Парфюм он как-то не особенно жаловал. И даже антиперсперант предпочитал без отдушки.

— Еще раз выкинешь нечто подобное, и я…

— Не выкину.

Мы замолчали. Я буквально кожей чувствовала исходящие от Семена волны ярости. Его клокочущий и требующий выхода гнев. В какой-то момент даже показалось, что эмоции возьмут над ним верх. Он так зыркнул на меня, что вся моя жизнь пронеслась перед глазами. Вся… Даже в кои веки хорошее вспомнилось. Но и это меня не