— Да крестился я! Только ты не видел.

Дэвид достает из кармана подшипник и начинает катать его по песку, выдавливая маленькие отпечатки.

— Нет, не крестился, — говорит Джонни. — Это же я тебя научил.

— А я говорю, что ты просто не видел. Что я могу поделать, если ты не видел?

Дэвид находит в песке две пустые смятые пачки из-под сигарет. Распрямляет их, кладет перед собой, потом наполняет обе песком. Вскакивает на ноги и засовывает подшипник в карман.

— Эй! У меня идея.

— Какая?

Дэвид вытягивает руку с сигаретными пачками и показывает подбородком на церковь:

— Давай высыплем их в воду. Все лоб себе грязью вымажут.

— В какую воду? — спрашивает Джонни недоуменно.

— Сам знаешь. Там, где мы были сегодня утром.

— В святую воду? — Джонни ошеломлен.

— Да. Замутим ее. Все перемажут себе лица в темноте.

— Это же грех! — торжественно заявляет Джонни.

— Откуда ты знаешь?

— Да уж знаю, грех, и все тут.

— Подумаешь, никакой это не грех, просто ты трусишь.

Он презрительно смотрит на Джонни сверху вниз. С ним этот трюк всегда срабатывает.

— Я не трушу. Грех это.

— Откуда ты знаешь? Давай, Джонни, все вымажут себе лица грязью.

А поскольку Джонни все еще колеблется, Дэвид повторяет:

— Так ты все-таки трусишь?

— Нет, — говорит Джонни, немного поразмыслив.

— Ну так пошли! — говорит Дэвид и сбегает с кучи песка, растоптав замок Джонни. И протягивает ему одну из обернутых целлофаном пачек: — Давай!

— Ладно, — говорит Джонни, возбужденный и напуганный.

— Иисус, — говорит Дэвид, и оба крестятся.

Они досыпают в целлофан мокрого песка и бегут к боковому входу в церковь.

— Лица себе вымажут! — прыскает Джонни, и Дэвид тоже весело смеется.

Они осторожно проскальзывают в темный притвор.

— Никого, — шепчет Дэвид.

Через пять ходок обе чаши со святой водой полны грязи.

— Ну-ка, что это вы тут делаете?

Священник, выглянув из ведущей в неф двери, пронзает их взглядом.

— Стойте! — кричит он, устремляясь за ними к выходу. — Стойте! Но они уже исчезают за живой изгородью сада Ханнагенов.

Почти ночь. Дэвид плачет в своей постели, катая взад-вперед подшипник по подушке и прислушиваясь к шуму голосов, которые доносятся из гостиной.

Священники вышли из своего дома целой делегацией. Дэвид видел, как они поднимались по ступеням крыльца Ханнагенов, как позвонили и вошли. Когда они ушли, он услышал щелканье кожаного ремня и вопли Джонни в гараже. Мистер Ханнаген — сторонник телесных наказаний. Когда же Дэвид сделает какую-нибудь глупость, за ним иногда гоняется Фэт Лави, вооруженная сложенным вдвое ремешком, но ей никогда не удается его поймать.

Теперь священники внизу, говорят с его отцом. Фэт Лави поет в комнате для прислуги, и через решетку слышно:

Войдите в воду,

Войдите в воду, дети,

Войдите в воду…

А Малышка Бесс говорит:

— Мам, у Лиззи опять голова отвалилась.

Пение прерывается.

— Пришью после ужина, детка.

— Обожаю Лиззи, — говорит Малышка Бесс. Дэвид шмыгает носом. В окно можно видеть миссис Мюллер, выгуливающую Лаки. Пес останавливается у пожарного гидранта, а миссис Мюллер роется в своей сумочке.

Лаки обмотался поводоком вокруг уличного фонаря, и мистер Мюллер вернулся, чтобы помочь Дэвиду его распутать. Пока он склонялся над поводком, Малышка Бесс дернула за его рукав.

— Бум по голове, — сказала она с гордостью.

Мистер Мюллер проворчал:

— Дэвид, надо было держать его крепче.

К ним по лужайке подбежал Джонни.

— Ладно, пойду есть пирожные, но мне потом надо сразу домой.

Он улыбнулся мистеру и миссис Мюллер.

Дверь им открыл мистер Левин — в домашних тапочках и с синей книгой в руке. Он улыбался, галстук был распущен.

— А, миссис Мюллер, мистер Мюллер! Как дела? Да входите же.

Он широко распахнул дверь, проводил их в гостиную и усадил — высокую миссис Мюллер в кресло у раздвижной двери, а толстого мистера Мюллера на диван в глубине комнаты.

— Ну, Дэвид, как кино? Хорошо? — спросил он.

— Ага! — отозвался Дэвид из коридора.

Мистер Мюллер прошептал что-то слишком тихо, чтобы Дэвид разобрал, и мистер Левин сказал:

— Иди на кухню есть десерт. А, Джонни, здравствуй, я тебя не заметил.

— Здравствуйте, — сказал Джонни.

— Рут, — позвал мистер Левин, — спускайся, Мюллеры пришли. — Он обернулся к ним с улыбкой: — Рад вас видеть.

На кухне Фэт Лави мыла посуду в раковине, пеня воду мокрыми руками и тяжело переминаясь с ноги на ногу на плиточном полу. Она улыбнулась детям, сверкнув золотыми зубами, и стянула тряпку с крючка.

— Ну, садитесь, принесу вам молока и пирожных.

Она вытерла руки и переместилась к буфету. Малышка Бесс подбежала к матери и уцепилась за складки ее живота.

— На злого дядьку ком снега свалился, — защебетала она. — Бум, прямо по голове!

Фэт Лави, сияя, наклонилась к ней:

— Хорошо повеселилась, детка?

— Вот такущий ком снега! — сказала Малышка Бесс, надувая лоснящиеся щеки. — Вот такущий! — и она раскинула ручонки, насколько смогла.

— Да неужели? — откликнулась Фэт Лави, роясь в буфете.

— Ну да, — сказала Малышка Бесс.

— А теперь садись, родная.

Фэт Лави налила молока и раздала пирожные.

— Спасибо, — сказал Джонни.

— Благослови тебя Бог. Фэт Лави вернулась к посуде и снова затянула своим глубоким голосом проникновенную песнь:

Войдите в воду, дети,

Войдите в воду,

Бог возмутит эту воду…

Она прервалась, чтобы взять другую тряпку.

Из гостиной донесся голос мистера Мюллера — так же чисто и ясно, как вода, текущая из крана:

— Поймите, это не мы с женой. Но с тех пор, как она приходит, остальные родители начали жаловаться — и каждый раз все больше. Видит Бог, как нам не хотелось говорить вам об этом — мы думали, все утрясется. Но теперь они заявили, что больше не станут пускать к нам своих детей.