Я начинаю спускаться с откоса вслед за Вилли. Даже упираясь покрепче всей подошвой, стоит ступать осторожнее.

— Скользко.

— Ага, — соглашается Вилли. — Зимой всегда так. Иди за мной, я тут все знаю как свои пять пальцев.

Внизу под грудой бетонных труб что-то вроде канавы, заполненной снегом, — похоже на могилу, — а между канавой и дорогой сугроб больше двух метров ширины. И все это накрепко замерзшее.

— А, паскуда, чтоб тебя… вот дерьмо!

— Вилли, ты в порядке?

— Ну да… только иди осторожнее. Тут сам черт ногу сломит.

— Ты уверен, что цел?

— Ну да… Проклятье, я же тебе сказал, все путем. Слава богу, никакая железяка не попалась. Все нормально.

Он встает и пытается отряхнуть снег с рукавов. Но тот уже примерз, налип влажными корками. По дороге с каким-то мокрым свистом проносится машина. Лучи фар прыгают вдоль сугроба и снова бьют Вилли по глазам. Он отпускает ей вслед ругательство. А я ищу сигареты, но не нахожу. Стрельнуть у Вилли не стоит и пытаться, он, как всегда, окажется пустой.

Когда мы выбираемся на дорогу, он интересуется:

— А который час?

— Десять, — отвечаю я. — Время еще есть. Ты покурить не хочешь? А то я пачку в машине оставил, когда мы к тебе пошли. В любом случае Барни еще не пришел.

Вилли счищает мерзлый снег, налипший в канаве к его подошвам.

— Мы по эту сторону железной дороги. Так что на встречу вовремя пришли, врубаешься?

Не то что бы он беспокоился, но это его сторона железной дороги, и он хочет, чтобы я это понял. Поскольку я не отзываюсь, он принимает огорченный вид и щурится, глядя на часы. Это такая навороченная штуковина для тех, кто любит пускать пыль в глаза, показывающая дату и лунные фазы в маленьких хромированных окошечках. Только вот стрелки не светятся, так что ему не удается разглядеть в темноте, который час.

— Ладно, придется к тачке сходить, — говорит он. — Враз обернемся. К тому же Барни плевать.

Вдоль дорожного полотна тянется прерывистый сугроб, а обочина вся растрескалась, и в трещинах — лед, так что мы шагаем прямо по дороге. Машин немного. Туман однороден и непроницаем, для меня по крайней мере. Вилли-то привычен, он тут в родной стихии. Идет впереди на несколько шагов и будто парит над землей.

— Вилли?

— Что?

— А эту девушку, ну, жену Барни… ты ее любил?

— Да брось ты. Просто девчонка, и все.

Поскольку мы движемся теперь в обратную сторону, свет «Космоса» совершенно исчезает. Какое-то время мы идем молча, а потом вдруг из тумана внезапно выныривает машина, оставленная на перекрестке.

Я говорю:

— Давай внутри посидим, хоть согреемся.

— Угу, — отвечает Вилли. — Давай.

Мы протискиваемся в машину, один за другим. Вилли — первый. Усевшись внутри и захлопнув дверцу, он роется в бардачке, ища сигареты.

— Можешь свет зажечь? А то ни черта не видать.

Лампочка на потолке освещает салон, ветровое стекло становится матовым, изолируя нас от внешнего мира. Снаружи угадывается только туман и снег, наподобие детского рисунка. Вилли открывает пачку мизинцем.

— Аккумулятор посадим, — говорит он, так что я гашу свет.

Он прикуривает две сигареты в темноте и одну передает мне. Он все время так делает, и это заставляет меня держаться настороже.

— Да уж, — продолжает он. — Чертовски красивая девчонка.

Мне требуется какое-то время, чтобы уразуметь, о чем это он. Рассказывая, он всегда перескакивает с пятого на десятое, полагая, что за ходом его мыслей вполне можно уследить и без уточнений.

— Его жена?

— Ага.

— Ну вот, сам видишь — ты ее любил.

— Да брось! Она была что надо, вот и все.

Угол его воротника задирается, он пытается его распрямить, но без успеха, так что бросает эту затею. Но, чтобы выйти из ситуации с элегантностью, еще некоторое время пощелкивает по нему пальцем.

— Тело сказочное. Чертовски хорошо сложена.

— Да ну?

— Слушай, у меня с ней была интрижка, вот и все.

— Как ее звали?

— Зовут! Кэрол ее зовут. Кэрол Хенли. Вообще-то, сейчас Кэрол Уилки.

— Кэрол? Хочешь сказать, что ты все это время говорил о Кэрол?

— Ну да, — говорит он скромно.

— Нет, погоди-ка. Это ведь жена Барни? Тогда как вышло, что…

— …что я ее трахал? Ну, — говорит он, — это просто. У меня с ней была интрижка, как я тебе сказал. Трахал ее, вот и все. — Он ерзает на сиденье, чтобы сесть повыше, и нависает надо мной. — Это было три года назад, как раз перед тем, как я уехал в Нью-Йорк.

— А Барни? Как он к этому отнесся?

Я стараюсь не выглядеть смущенным.

— Ничего не сказал, — отвечает Вилли. — Может, он и не знал. Он тогда был в ночную смену, на мукомольне.

Вилли откидывается на спинку, снова поднимает воротник и смотрит на меня поверх воротника. Столбик пепла на его сигарете все удлиняется и, наконец, падает ему на бедро. Он пытается смахнуть пепел рукой, но только размазывает его по джинсам.

— Я уже рассказывал, как это случилось в первый раз?

— Нет.

Вилли оставляет пепельное пятно в покое.

— Надо сказать, вышло это довольно странно. Когда я вернулся, они были уже два месяца как женаты. И вот как-то вечером я ее поцеловал. Она и сомлела. Разозлилась на меня, правда, будто я ей по ногам прошелся, и оплеуху мне влепила. Но видно было, что ей это понравилось.

— Так у них что-то не ладилось с этим типом, с Барни?

— Да нет, не то чтобы… Но знаешь, он хоть и здоровенный, да неотесанный. Из тех, кто рассматривает платок, после того как туда высморкается. Такие штуки выводили ее из себя. Она ведь баба все-таки. Нет, ты ни в чем не можешь ее упрекнуть. И очень простодушная: мне ее долго пришлось уламывать.

Вилли ненадолго задумывается, потом оборачивается ко мне, глядя со смесью удивления и возмущения, будто я выскочил из переулка и пытаюсь всучить ему порнуху.

— Да к тому же, чтобы ей захотелось со мной переспать, ей незачем было ненавидетьсвоего парня. Я ведь горячий… — Он расцветает своей пухлой улыбкой и корчит кровожадную гримасу, адресованную к ветровому стеклу: Мужественный и привлекательный… — Изображая боксера, дает мне кулаком по ребрам. — Нас не победить! — восклицает он и снова хмурится шутки ради, не переставая наблюдать за собой в зеркальце заднего вида.

— Ладно, а дальше-то что? Продолжай.

— Может, он ей и вправду осточертел. Не знаю. Может, захотела чего-нибудь новенького, а тут и я подвернулся. К тому же она немного с приветом. — Вилли наклоняется вперед, чтобы постучать себя пальцем по лбу, и его сигарета выскальзывает. — Вот паскудство! Не хватает только тачку поджечь.